Ночью я лежала без сна – и к утру поняла, что моим отношениям с Марко пришел конец. Он вопросительно посмотрел на меня, и у меня вырвалось: «Марко, я так больше не могу. Не знаю, что у меня с этим мужчиной, но знаю, что мои чувства сильнее разума». Марко стал меня успокаивать и сказал, что, когда мы вернемся в Швейцарию, все снова встанет на свои места. Я капризно возразила: «Я не хочу возвращаться. Я хочу остаться здесь, в этой чудесной стране, с этими милыми людьми, рядом с этим красивым масаи». Марко меня, разумеется, не понял.
На следующий день мы в условленный час стояли перед отелем под палящими лучами солнца. Внезапно масаи возник на другой стороне улицы и подошел к нам. Поздоровавшись, он сказал: «Идем, идем!» – и мы последовали за ним. Около двадцати минут мы шли через лес и густой кустарник. Вокруг прыгали обезьяны, причем некоторые почти с нас ростом. Я снова залюбовалась походкой масаи. Он как будто парил в воздухе, не касаясь земли, хотя его ноги были обуты в тяжелые сандалии. Мы с Марко на его фоне выглядели крайне неуклюже.
Затем мы увидели пять бунгало, расположенных по кругу, как в отеле. Только они были намного меньше и построены не из бетона, а из камней, оштукатуренных красной глиной. Крыша была сделана из соломы. Перед одним из домиков стояла коренастая пышногрудая женщина. Масаи представил ее нам как свою приятельницу Присциллу, и только тогда мы узнали имя самого масаи: Лкетинга.
Присцилла дружелюбно поздоровалась с нами, и мы с удивлением заметили, что она неплохо говорит по-английски. «Чай хочешь?» – спросила она. Я с благодарностью согласилась. Марко же сказал, что ему слишком жарко и он бы лучше выпил пива. Здесь его желание, разумеется, было невыполнимо. Присцилла достала небольшую спиртовую плиту, поставила ее у наших ног, и мы стали ждать, когда закипит вода. Мы рассказывали о Швейцарии, о нашей работе и спросили, как давно они здесь живут. Присцилла ответила, что живет на побережье уже десять лет. Лкетинга, напротив, здесь недавно, он приехал всего месяц назад и поэтому еще не освоил английский.
Мы стали фотографироваться, и каждый раз, оказываясь рядом с Лкетингой, я чувствовала, что меня безудержно к нему тянет. Я с трудом сдерживалась, чтобы не дотронуться до него. Мы выпили чаю, который получился невероятно вкусным, но чертовски горячим. Об эмалевые чашки мы едва не обожгли пальцы.
Быстро сгущались сумерки, и Марко сказал: «Пойдем, нам пора возвращаться». Мы попрощались с Присциллой и обменялись адресами, пообещав друг другу писать. Я с тяжелым сердцем поспешила за Марко и Лкетингой. Перед отелем масаи спросил: «Завтра Рождество. Придете в Буш-Бэйби?» Я влюбленными глазами посмотрела на Лкетингу и, прежде чем Марко успел ответить, выпалила: «Да!»
До отъезда оставалось трое суток, и я решила на следующий день сказать масаи, что после отпуска мы с Марко расстанемся. По сравнению с тем, что я испытывала к Лкетинге, все остальные чувства казались мне смешными. Я хотела объяснить ему это и сообщить, что скоро вернусь сюда одна. Только однажды я ненадолго задумалась о том, как он относится ко мне, но скоро сама себе ответила: он просто должен чувствовать то же, что и я!
Наступило Рождество, но при сорока градусах в тени рождественского настроения не ощущалось. Вечером я долго приводила себя в порядок и надела свое лучшее платье. Мы сели за наш столик и в честь праздника заказали шампанское, которое оказалось очень дорогим, но при этом теплым и невкусным. В десять часов ни Лкетинга, ни его друзья еще не пришли. А что, если именно сегодня его не будет? У нас оставались всего сутки: через день рано утром мы уезжали в аэропорт. Я не сводила глаз с двери и продолжала надеяться, что он все же придет.
Тут в дверях появился масаи. Он осмотрелся и нерешительно подошел к нам. «Привет», – поздоровался он и спросил, не те ли мы белые, которые договорились с Лкетингой о встрече. Меня бросило в жар, во рту пересохло. Мы молча кивнули. Незнакомец рассказал, что сегодня Лкетинга пошел на пляж, хотя местным там появляться запрещено. Другие темнокожие стали дразнить его из-за волос и одежды. Гордый воин, он бросился на противников с дубинкой, рунгу. Полицейские сразу его схватили, потому что не понимали его языка. Сейчас он сидит в тюрьме где-то между южным и северным побережьем. Он пришел сообщить нам об этом и от имени Лкетинги желает нам приятного полета.
Марко перевел мне его слова, и моя вселенная рухнула. Лишь с большим трудом я сдержала слезы разочарования. Я взмолилась к Марко: «Спроси, чем мы можем помочь, ведь завтра мы еще здесь!» Он холодно ответил: «Так уж случилось. Мы ничего сделать не можем, и я буду рад, когда мы наконец окажемся дома». Я не отставала: «Эди (так звали масаи) мы можем его найти?» Да, сегодня вечером он соберет деньги с других масаи, а завтра в десять утра выедет и попробует его найти. Это будет непросто, поскольку неизвестно, в какую из пяти тюрем его поместили.
Я попросила Марко, чтобы мы поехали с Эди, ведь Лкетинга нам тоже помог. После долгих препирательств он все же согласился, и мы договорились встретиться с Эди в десять часов перед отелем. Ночью я не сомкнула глаз. Я все еще не знала, что со мной происходит. Я знала только, что мне необходимо увидеть Лкетингу прежде, чем я вернусь в Швейцарию.
В поисках
Марко передумал и остался в отеле. Он по-прежнему пытался меня отговорить, но неведомая сила толкала меня вперед, и всякие доводы были бессильны. Я собралась и ушла, пообещав вернуться не позднее двух часов дня. В Момбасу Эди и я поехали на матату. Этой разновидностью такси я пользовалась впервые. Матату, небольшой автобус, был рассчитан примерно на восемь пассажиров, но в нем сидело как минимум вдвое больше. Все пространство внутри автобуса было забито тюками, а контролер и вовсе висел снаружи. Я беспомощно уставилась на матату, но Эди воскликнул: «Заходи, заходи!», и я забралась в автобус, перелезла через чьи-то сумки и ноги и, согнувшись, крепко ухватилась за поручень, чтобы на кочках не свалиться на других пассажиров.
Слава богу, примерно через пятнадцать километров мы вышли в Укунде, первой крупной деревне, в которой была тюрьма. Не успели мы войти внутрь, как нас остановил здоровенный тип. Я вопросительно посмотрела на Эди. Он переговорил с мужчиной, тот велел ждать и через несколько минут открыл дверь, которая находилась у него за спиной. Внутри было темно, а я стояла снаружи, на солнце, поэтому почти ничего не увидела. Зато сразу почувствовала жуткую вонь, от которой меня едва не стошнило. Толстяк что-то прокричал в темную дыру, и через несколько секунд на пороге появился человек самого жалкого вида. Это, скорее всего, был масаи, только без украшений. Я в ужасе покачала головой и спросила Эди: «Здесь только этот масаи?» Судя по всему, так оно и было, и надзиратель, толкнув масаи, отправил его обратно к скрючившимся на полу заключенным. Мы ушли, и Эди сказал: «Пойдем, снова сядем на матату. Они быстрее, чем большие автобусы. Будем искать дальше в Момбасе».
Мы снова переправились на пароме в Ликони и на другом автобусе доехали до окраины города, где находилась местная тюрьма. Она оказалась значительно больше предыдущей. Здесь меня, белую, опять встретили недовольные взгляды. Мужчина за стойкой нас будто не замечал. Он со скучающим видом читал газету, а мы смущенно стояли рядом. Я сказала Эди: «Спроси у него!» Наконец Эди объяснил мне, что я должна незаметно передать этому парню пару кенийских шиллингов. Но сколько именно? Никогда в жизни мне не приходилось давать взятку. Я положила на стол сотню кенийских шиллингов, то есть примерно десять франков. С невозмутимым видом мужчина загреб деньги и наконец-то поднял на нас глаза. Нет, в последнее время масаи по имени Лкетинга к ним не поступал. У него есть два масаи, но они значительно ниже описанного нами. Я все равно захотела на них взглянуть, потому что он мог ошибаться, а деньги уже были заплачены. Бросив на меня мрачный взгляд, мужчина поднялся и отворил дверь.
Открывшееся моим глазам зрелище повергло меня в шок. В комнате без окон, на корточках, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди, некоторые на картоне, другие на газетах, а кто и вовсе на бетонном полу. Ослепленные лучом света, они испуганно прикрыли глаза ладонью. Между скорчившимися людьми был оставлен узкий проход. В следующее же мгновение я поняла, для чего он был нужен: служащий высыпал бадью с «едой» прямо на бетонный пол. Уму непостижимо, ведь даже свиней – и тех лучше кормят! При слове «масаи» из толпы вышли два человека, но ни один из них не был Лкетингой. Меня охватило отчаяние. В каком состоянии я найду его?