Галина Витольдовна опустила голову и тихонько зарычала.
И тогда проклятые двери открылись в третий раз.
«Яковлевич, ручку посмотри, разболталась», — сказала директор, не поднимая головы.
«Галина Витольдовна, — спросил незнакомый усталый женский голос, который не обещал ничего хорошего. — Помогай бог, добрый день».
Директор резко подняла голову. В комнату вошли сразу две довольно молодые женщины, одна невысокая, в белом платье, с лица — законченная мерзавка, а вместе с ней — худая и долговязая, как смерть, которая сразу же начала шастать глазами по кабинету.
«Так, вы кто такие? Журналистки? Почему без предупреждения?»
Женщина в белом платье улыбнулась: «Нет, мы не журналистки, Галина Витольдовна. Мы, скорее… Скажем так, молодые художницы…»
«Ага. Реставра-а-аторши…» — зловеще прошипела худощавая.
«Откуда вы знаете, как меня зовут?» — подозрительно спросила Галина Витольдовна, нащупав рукой на столе тяжелый стеклянный Замок.
«На дверях написано», — сухо ответила та, что в белом платье. Её глаза, большие, как у мухи, смотрели прямо на директора, будто Галина Витольдовна была обычным стулом. Пустым стулом под портретом усатого мужчины.
«А Яковлевич — это, видимо, тот мужичок с инструментом, — сказала Худая. — Он ещё и пистолетом махал, дурак, стрелять собирался. Убить меня хотел».
«Наверное, он любит мертвых женщин. Вот же извращенец, — кивнула та, что в белом, и снова повернулась к директору. — Яковлевич просил передать, что задержится. Дня на три», — добавила она язвительно.
«Чего-чего, — нахмурилась Галина Витольдовна, набирая номер Яковлевича. — Какие ещё три дня?».
«Какие они будут, зависит только от нас с вами», — вздохнула та, что в белом, и подмигнула своей приятельнице.
Яковлевич почему-то не отвечал, и это было очень, очень подозрительно.
«Да, что вам здесь нужно, девушки? Я занята», — истерически выкрикнула Галина Витольдовна, чувствуя, как растет внутри тошнота. Две девки, молодые, здоровые, стоят так близко, что она чувствует их дыхание, чувствует, как пахнут их по-летнему открытые тела.
«Мы проводим у вас, хм… — задумалась та, что в белом. — Скажем так, художественную акцию. Три дня поживём тут в Замке, а потом посмотрим».
«Что значит поживём, — поднялась, блеснув синевой, из-за стола Галина Витольдовна, схватила стеклянный замок и сжала его в руке. — Попрошу вас, девушки, очистить мой…»
«Джек Потрошитель, расставь, пожалуйста, все точки над «i», — ласково обратилась женщина в белом, слишком белом платье к своей спутнице. — Займись пунктуацией, дорогая. Ты это любишь».
В руках Худощавой появился длинный, размером с её руку, чёрный предмет, в котором Галина Витольдовна не сразу узнала самое что ни есть обычное мужское оружие. Такое, как в кино про войну.
«Уберите это, — перешла она с перепугу на второй государственный язык. — Уберите ваши штучки!»
Женщина в белом платье деловито закрыла уши, поморщилась, и оружие в руках Джека Потрошителя заговорило.
Татататата. Мамамамама.
Мгновенно по всему кабинету Галины Витольдовны были расставлены чёрные точки — четко артикулируя все звуки, оружие объясняло, что рабочий день в Замке на сегодня закончен. Полетел на пол пробитый в нескольких местах портрет Главного государственного мужа, разлетелась на мелкие осколки чашка с чаем, покрылись сыпью, как от кожной болезни, белые стены, и даже стеклянный замок в руке Галины Витольдовны в одно мгновение рассыпался на красивые стёклышки. Галина Витольдовна взвыла и чуточку умерла. А когда воскресла, две эти мерзкие бабы стояли возле неё и вежливо кричали прямо в лицо, корча страшные морды: «Вы не знаете, случайно, где ключи? Ключи от нижних помещений? Мы нигде не можем найти! Галина Витольдовна! А, Галина Витольдовна! Госпожа директор! С вами всё нормально? У вас тут такой пара-а-адак! И замок — абалдзець просто! Вы же любите искусство? Правда? Нам только ключи! А потом чайку выпьем!»
Директор каким-то чудом взяла себя в руки, закрыла глаза и кивнула.
«Ну вот и хорошо, — девки сразу же закончили эту психическую атаку и рассмеялись друг другу в лицо. — Давайте их сюда! Кого? Да ключики-то эти!»
На мгновение стало тихо.
«Они не здесь, это в другом кабинете, — сказала Галина Витольдовна то ли с облегчением оттого, что на неё перестали кричать — на неё ещё никогда так не кричали женщины; то ли обрадовавшись какой-то своей тайной мысли. — Я отдам, отдам, я всё отдам…»
Она повела их по темному пустому коридору к лестнице.