«Ты говоришь по-русски?»
«Не идеально, но… — Кунц вздохнул и положил руку на спинку стула Шпецля. — Многое понимаю и ещё больше могу сказать. Естественно, если они не болтают, как бешеные. О чем тут был спор, я так и не понял. Они кричали, как обезьяны. Если честно, Шпецль, я не привез отсюда бабу, но нашёл нечто гораздо более интересное…»
«Что?»
«Ты слышал про бизонов?»
«Да», — неуверенно сказал Шпецль. Бизонов он себе ещё кое-как представлял, хотя и был удивлён, что они здесь водятся. Пока он ещё не видел ни одного. Ему почему-то хотелось узнать другое: что означают эти идиотские буквы — ЮНЕСКО? Хольгер должен знать, если он здесь четвертый раз и всё ещё жив. Но Шпецль решил подождать обеда. Может, он даже угостит немца пивом. Приятно всё же его здесь встретить. Хотя бы одна близкая душа. Ледяные солдаты на обочине потихоньку начали таять.
«Тогда спрошу напрямую, — насупился Кунце. — Ты любишь охоту?»
«Не знаю, — ответил смущённо Шпецль. — Охота? Ты имеешь в виду ходить по лесу и стрелять? Трубить в рог? Никогда не пробовал. Нет, я не знаю, что сказать».
«Трубить в рог! Ходить и стрелять! Пиф-паф, — захохотал Кунце, обведя глазами соседей, словно они могли разделить с ним его веселье. Удивительным образом ему это удалось: слушая его смех, толстый гортанный хохот с переливами, с прожилками, с брызгами, спастись от которых не мог никто в радиусе трёх метров, невозможно было не улыбнуться. — Ходить и стрелять… Важно, в кого стрелять, Руди. Лично я стреляю только в крупных зверей. Я стреляю в бизонов, герр Шпецль. И ещё никогда не промахивался. Вот так, дорогой. Это вам не русскую бабу разложить на матрасе».
Он придвинулся к Шпецлю ближе, слишком близко, и, собирая салфеткой пот, но не вытирая с лица дружелюбной и легкомысленной улыбки, заговорил вполголоса: «Удовольствие дорогое. Но оно того стоит, Руди. Ты можешь забрать тушу, ты можешь забрать шкуру. Я плачу напрямую государству. Никаких посредников. В каждый свой приезд, не считая первого, я увожу отсюда мясо, рога и по вот такой шкуре бизона. Здесь его называют зубр. Скажи: зубр».
«Нет, — покраснел Шпецль. — Я не смогу. Нет, ради бога, это смешно».
«Скажи: зубр, — настаивал Кунце. — Зубр. Скажи сейчас же, иначе я сделаю тебе пиф-паф. Просто в твою задницу. Хочешь потрогать моё ружье?»
Кунце раскинул свои ноги в ярких шортах ещё шире.
«На, потрогай! Что молчишь?» Шпецль опустил глаза.
«Шучу, — взревел Кунце. — Шучу! Но не про бизонов. Про бизонов — правда! Я действительно охотник на бизонов, на зу-бров. Зубр! Зубр — это животное. Это очень большое и сильное животное. Я расскажу тебе о них, расскажу за обедом, нам обещали обед, вот та фрау с отвисшими сиськами, О-тец-кая. По-русски это означает: дочь отца. Отцовская. А ты трахал свою дочь, Шпецль? Да что ты всё краснеешь, как баба? Шучу! У вас там что, шуток не понимают? Знаешь, Шпецль, возможно, я — единственный, первый и последний охотник на зубров в твоей жизни. И если бы не эта страна — ты никогда не смог бы рассказать своему соседу в Граце, что встречался с настоящим охотником на зубров. Поэтому люби её, Шпецль, люби, возможно, это последняя страна, в которой ещё можно быть мужиком…»
Шпецль уже сам не знал, радоваться ли ему этому знакомству. А его Сосед в очках, который внимательно слушал их разговор, никак не мог дождаться, когда он закончится. И теперь он снова заговорил — Шпецль поморщился, поспешно достал походную аптечку и стал демонстративно копаться в таблетках, намекая, что у него разболелась голова.
«Слышали, как они хохотали, — торжествующе спросил Человек в очках, обращаясь ко всем сразу. — Ясно, почему. Я же говорил — у культурных людей такие, с позволения сказать, замки, как наши, вызывают только смех. Вот у немцев — это замки. Нойшвайнштайн! Я был, я видел! А у нас что? Убожество!»
Услышав слово «Нойшвайнштайн», Кунце одобрительно поднял вверх палец. «Я, я, ной унд швайн!» — было заметно, что он рад выполнить свою роль толстого простоватого немца. Я посмотрел на него с отвращением, но он ничего не заметил. Ещё минута — и, казалось, автобус выблюет надоевших пассажиров как несвежую пищу, но он, плавно повернув, остановился прямо перед воротами Замка, и Человек со значком первым бросился к выходу.
«Приехали, — крикнула Женщина из турбюро, заслоняя перед ним дверь. — Не отходите далеко, сейчас я найду экскурсовода!»
Человек в очках, Человек со значком, Отставник, девушка в белом, Женщина в зеленом, Женщина из турбюро… Немцы… А как ещё мне их называть? Как ещё мы называем незнакомых людей, с которыми вынуждены ехать два часа в автобусе и при этом с отвращением осознавать, что вместе с ними придётся ехать обратно? Интересно, кто был для них я в течение этой поездки? Как они тайком называли меня? «Человек с прозрачным шаром на голове»? Или просто — «мужчина»? Мужчина му. Молодой. Человек. Когда мы говорим «человек», мы никогда не имеем в виду женщину. Никогда. Так нам приказывает язык. Любой язык из тех, которые мы знаем. А мы немножко знаем немецкий. Достаточно, чтобы понимать автобусные разговоры и шутки. А ещё мы умеем слушать. Блондинчик, Женщина, которая пожирала его глазами, госпожа Отецкая… Человек с, человек на, человек в.