— Семьдесят Первый, — в скафандре зазвучал тонкий женский голос, это была Киселёвская, — вызывает База-1. Как успехи? На чай успеваем?
— Успеваем, — устало ответил он. Земные шутки Киселёвской всегда забавляли экипаж, но Семьдесят Первого они раздражали, — как раз несу лунные печенья.
— Вот и славно. Загружай в Отсек-23. Там всё готово.
— Принято.
Добравшись до посадочного люка, лунный исследователь отправился в Зону Очистки. Её разработали и встроили в космическую станцию несколько лет назад — после того, как на поверхности Луны-17 обнаружили липкое вещество. Эту дрянь невозможно поймать, но она прилипала к оборудованию и костюмам исследователей. Начальство запрещало проносить вещество на станцию во избежание несчастных случаев с оборудованием и сотрудниками, поэтому его не изучили. А найти и схватить невзрачный скользкий организм снаружи для получения крошечной безопасной пробы было сложно. Да и Семьдесят Первому всегда говорили, что это подождёт — есть дела поважнее. А он ослушаться не смел — руководству виднее.
Вещество имело тёмно-зелёный оттенок, но при прикосновении оно могло менять цвет — маскироваться под поверхность, к которой липло. Поэтому после работы на поверхности Луны-17 все участники экспедиции обязаны проходить процедуру очистки.
Семьдесят Первый встал под струи очищающего пара. Он ощутил зуд на левой ноге и взглянул на неё. Там образовался тёмно-зелёный сгусток, который на глазах Семьдесят Первого отвалился и рассыпался в мелкие песчинки. Остатки вещества всосала вентиляционная труба, которая сбросила их в невесомость. Вот как, подумал Семьдесят Первый, на этой неделе уже шестой раз.
Исследователь снял скафандр, перевёл дух и направился по светлому цилиндрическому коридору в столовую, чтобы заполнить свой пустой со вчерашнего вечера бак. Он был голодный настолько, что забыл проверить расписание сотрудников. Если бы он это сделал, то не наткнулся бы на инженера Бурьянова, который должен был как раз покинуть столовую и начать осмотр отсеков.
— Так-так, — Бурьянов преградил дорогу Семьдесят Первому, его лицо исказила злобная ухмылка, — а вот и лунная пташка наша. Давно не виделись.
— У вас глаза красные, — исследователь невозмутимо взглянул на красные круглые пятна на шее и руках Бурьянова. — Вам бы на медосмотр. После проверки внешних модулей и вентиляционных труб проходили очистку?
— Слушай ты, — Бурьянов вдруг помрачнел, — не твоего ума дела, что я делаю и как. Это таких как ты нужно проверять, а не нас — нормальных людей! Вот сучоныш, вздумал отчитывать. Ты на коленях передо мной стоять должен, тварь ты паскудная.
— Вам бы медосмотр.
— Я для того свою кровь пускал для этих проклятых экспериментов, чтобы таким как ты работу давали? — вены на шее Бурьянова набухали, а его глаза вот-вот могли вывалиться на пол. — Ты вообще в курсе, что вам, клонам, больше платят?
— Согласно протоколу, риски, которые мы…
— Закрой хлебало! Из-за таких как ты меня заменить могут! А как я семью свою прокормлю?
Бурьянов схватил Семьдесят Первого за воротник и повалил на пол. Вмазал ему в челюсть с такой дурью, что в одно мгновение полетели брызги крови. Семьдесят Первый выставил перед собой ладони и принялся умолять Бурьянова прекратить. Но тот обрушил на него один удар, второй и слился в едином порыве невыносимой жестокости. Из носа хлынули красные ошмётки, губа разорвалась, а Бурьянов всё не останавливался.
— Оставь его! — за спиной послышался голос Киселёвской. Она обвила шею Бурьянова и оторвала его от плюющейся кровью полудохлой туши. Бурьянов ударился головой о стену узкого, увитого тонкими трубами коридора и сполз по ней на пол. Обхватил голову руками и начал биться в порыве то ли смеха, то ли плача.
На шум прибежали ещё два человека. Один помог Семьдесят Первому встать, а второй вместе с Киселёвской начал осматривать Бурьянова.
— У тебя кровь, — Киселёвская осторожно подошла к Бурьянову и нежно взяла его за руку.
— Ещё бы, милая, — засмеялся тот в ответ и покрутил в руках маленький медальон на шее с гравировкой «от Маруси», — вон как корчится. Не того моя дочь хотела, чтоб её батька под никчёмными пустышками ползал. И жена… — Бурьянов стыдливо опустил глаза.
— Да нет же, — у неё задрожал голос, — у тебя из глаз идёт кровь.
Бурьянов ощупал собственное лицо, и его пальцы увязли в липкой и горячей крови. Будто слёзы окрасились алым, выворачивая никому неведомую боль наизнанку.