И, однако, победа была одержана, и никто об этом не знал. Одна только кузина Лора Лавлейс подозревала кое-что. Лора давно уже удивлялась одиноким верховым прогулкам кузины; сколько раз она предлагала ей поехать вдвоем, но Марион всегда отказывалась и уезжала одна. А когда сэр Мармадьюк запретил эти прогулки, Лора видела, что Марион волнуется и не находит себе места. Были кое-какие и другие загадочные обстоятельства, наводящие на размышления: пропажа перчатки, рука, разодранная до крови, беспокойное метание во сне, необычная задумчивость днем. Как же могла Лора не заметить всех этих красноречивых признаков!
Лора и сама была влюблена: она умела разбираться в этих признаках. Неудивительно, что у нее возникли подозрения: а не влюбилась ли ее кузина так же, как она сама? Она даже почти не сомневалась, что сердце Марион похищено кем-то: но кем, как и когда это случилось — для нее оставалось тайной, так же как и для всех в этой толпе.
— Марион! — шепотом окликнула она и, подвинувшись к своей кузине, наклонилась к самому ее уху, чтобы никто не слышал: — Почему ты такая невеселая?
— Вот глупышка! Что это ты выдумала?
— Разве я могу этого не заметить? У тебя такой вид…
— Какой у меня вид, Лора?
— Не сердись на меня, милочка Марион. Просто я боюсь — на тебя обращают внимание. Вон Уинифрид Уайленд уже поглядывает в твою сторону, а еще эта противная Дороти Дэйрелл — она так просто глаз с тебя не сводит! Прошу тебя, сестричка, постарайся принять другой вид, чтобы у них не было повода для всяких пересудов; ведь ты сама знаешь, что для Дороти Дэйрелл нет большего удовольствия, чем посплетничать.
— Другой вид? Но какой же у меня вид, скажи, пожалуйста!
— Ах, Марион, зачем я буду тебе говорить! Ты сама знаешь, что ты чувствуешь, и вот это-то и написано на твоем лице.
— Скажите, какая проницательность! Но все-таки объясни мне, что ты хочешь этим сказать. Что такое написано на моем лице? Ну, говори же!
— Ты хочешь, чтобы я была откровенна, Марион?
— Ну да, конечно!
В голосе Марион слышалось такое нетерпение, что Лора решилась высказать ей все, что она думает.
— Ты влюблена, Марион, — чуть слышно прошептала она, приложив губы к ее уху.
— Какой вздор! И как это тебе могло прийти в голову, Лора!
— Нет, не вздор, Марион. Я вижу это по твоему лицу. Я не знаю, кто пленил твое сердце, дорогая сестричка, я знаю только, что его здесь нет. Ты ждала его, а он не пришел. Что, неправда?
— Ах, Лора, ты или страшная обманщица, или хитрая маленькая колдунья! Ну-ка, скажи, кем я должна тебя считать?
— Я не обманщица, Марион, и ты знаешь это. И мне незачем прибегать ни к какому колдовству, чтобы узнать твой секрет. Но я прошу тебя, постарайся вести себя так, чтобы его не открыли другие… Ведь ты знаешь, сестричка…
— Можешь не оправдываться в своих подозрениях! — перебила ее Марион. — И чтобы они тебя больше не мучили, я скажу тебе прямо: это правда. Зачем мне стараться скрывать это от тебя, когда ты все равно узнаешь об этом рано или поздно! Да, я влюблена. И ты верно сказала: я люблю человека, которого здесь сегодня нет. Почему я должна стыдиться и скрывать это от тебя? Ах, если бы я только могла быть уверена, что он любит меня так же, как я люблю его! Мне было бы все равно — пусть об этом знают все на свете! Какое мне дело до Уинифрид Уайленд или Дороти Дэйрелл! Пусть себе говорят…
И как раз в эту минуту рядом с ними раздался голос Дороти Дэйрелл и ее громкий смех, к которому присоединились все остальные. В этом не было ничего удивительного, так как Дороти привыкла задавать тон в компании; она была остра на язык, и ее шутки обычно вызывали смех. Возможно, кузины, увлеченные своим разговором, и не обратили бы внимания на ее речи, если бы вслед за этим не было произнесено одно имя, которое так много значило для Марион Уэд.
Уолтер только что закончил рассказ о своем дорожном приключении.
— А что же этот удивительный кавалер, который так отделал наглеца капитана и напугал свирепого разбойника? — спросила Дороти. — Он вам открыл свое имя, мистер Уэд?
— Да, — отвечал Уолтер. — Он назвался Генри Голтспер.
— Генри Голтспер!.. Генри Голтспер! — подхватили голоса, как если бы это имя было знакомо всем и с ним связывалось нечто особенное.
— Тот самый, что всегда ездит на вороном коне, — пояснил кто-то. — Его здесь зовут Черный Всадник. Он совсем недавно появился в наших краях. Живет в старом доме у Каменной Балки. Никто его здесь не знает.