С минуту Николай лежал, закрыв глаза и, углубившись в свои тревожные мысли, потом продолжил свой рассказ.
- Проснулся я в кромешной мгле. Была ночь и в маленькие окошки не проникало ни одного лучика. Они не были застеклены, в них даже рам не было, и я поймал себя на мысли, что на удивление абсолютно нет комаров, а ведь тебе ли не знать, что летом повсюду на Сахалине они доводят до изнеможения и людей, и животных.
Мне показалось, что ватой заложило уши, но потом я понял, что такая плотная стоит тишина. Давящая какая-то. Как в кошмарном сне, когда не слышно ни звука, но проснуться не можешь, сколько ни старайся, хотя нервы, уже, кажется, звенят от напряжения.
В детстве нас растили набожными. Все-таки дети священника, хоть и старообрядца. Много молитв я знал да стал забывать, ведь при Советской власти прошла вся сознательная жизнь. Учили нас родители ничего не бояться в жизни, а только силы нечистой остерегаться, не давать ей дух сломить, обороняться от нечистого молитвами да крестом. Крестик свой я давно не ношу, ты ведь знаешь. Время такое настало: не удержаться на начальственной должности, если заметят на тебе нательный крест. Ох, и пожалел я о нем в ту минуту!
Но все же перекрестился, как отец учил, двумя перстами, и ну, читать молитвы. Все прочел, которые вспомнил. Вспоминал, волновался, а память сама все восстановила, будто я их каждый вечер и каждое утро читаю. И «Отче наш», и «Богородицу», и «Молитву старцев», и обращение к Христу, сыну Божьему за милостью и прощением.
Поверишь ли, легче мне стало, но тишина продолжала давить на уши, и звук моего голоса далеко от меня не отлетал, будто я в ватном коконе сидел. Это сила нечистая оборону держала... Пусть себе, зато страха у меня поубавилось, но уж лежать я больше не мог, потому что весь с головы до ног был наполнен страхами и ожиданием чего-то ужасного. В какой-то особо жуткий момент от предчувствия приближения чего-то потустороннего, дьявольского, у меня волосы зашевелились на голове и я это просто физически ощущал. И тут через все щели полуразвалившейся избушки беззвучно стал вползать внутрь светящийся голубовато-фиолетово-сизый дымок. Он издавал омерзительный сладковато-приторный ландышевый запах, вперемежку с запахом разлагающегося трупа. Холод... Какой-то подземный, могильный холод, стужа вечной мерзлоты заставила лихорадочно стучать мои зубы... Дверь открылась... В нее вместе с лавиной этого света, этого запаха, этого холода вошел... человек!
Высокий, угловатый, он не выглядел современным, хотя был очень прилично одет. На нем был фрак, подернутый какой-то серой пылью, однако, белая кружевная манишка и белые перчатки сверкали исключительной белизной в этом странном потустороннем свете. Лицо его было породистым, крупным, с правильными чертами, но цвет его был серовато-синим с темно-бордовым отливом, одутловатым и каким-то рыхлым. В том месте, где должны быть глаза, зияло темное пятно или просто туда падала тень.
Он передвигался, а глаза оставались в иссиня-черной тени. Я в его глаза смотреть опасался. Выше грустно опущенных крыльев его галстука-бабочки я глаз своих не поднимал из-за обуявшего меня панического страха.
Часть 16
От вошедшего веяло могильным холодом и сыростью, вокруг него колыхалась волна ландышевого, вперемежку с трупным, запаха. Присев рядом со мной, он медленно снял белую перчатку и голой рукой... взял меня за руку.
Только тут я понял все!.. Это... был... мертвец!..
Это его ложе было разрыто и перекопано под окнами избушки! Никогда, даже во сне ко мне не являлись мертвецы, а тут я наяву сижу с двигающимся, будто живой, давным-давно умершим человеком и он держит меня за руку! Рука у него остыла еще в прошлом веке, а он мою не отпускал... Казалось, что он грел свою руку в моей...
Не разжимая губ, как чревовещатель, глухим, казалось, звучащим из подземелья, а не из его горла, голосом, мертвец спросил:
- Что... силушек... много... накопил?.. И... жены... тебе... одной... мало?.. Обижаешь... ее?.. Изменяешь... ей?.. Руки... распускаешь?.. Что ж, поделишься теперь силушкой-то... со мной?..
Тут я почувствовал, что теряю силы. Они вытекали из меня такими ощутимыми струями, что я всей поверхностью кожи чувствовал, как мой горячий, живой, крепкий дух сильного мужчины с огромной скоростью всасывается в ледяную ручищу злобного мертвеца. Я сразу начал вырывать из его руки свою руку, но это мне не удавалось.