Немало думал я о нашей с тобой жизни и о причине того, что наша жизнь не удалась, пошла наперекосяк? Ты и добрая, и красивая, и заботливая, но так ли нужна мне была твоя непомерная забота? Ты все старалась взвалить на себя, угождала, услуживала, а когда я привык, втянулся в свой барский статус в нашей семье, созданный именно тобой, твоими стараниями, тебе стало обидно, ты начала замечать, что уже не воспринимаю я тебя, как равную себе, что все мне «подай-прими», а ты на добровольно рабском положении. Ты стала дуться, а у меня пропало желание идти домой, чтобы не видеть там твоих, хоть и редких, справедливых, но упреков.
У нас куда-то пропали общие темы для разговоров, и мы постепенно отдалялись друг от друга, и это здесь-то, в такой неоглядной дали от родных мест, от близких по крови людей!
А часто ли ты с радостью бросалась мне в объятия, когда я этого хотел? Нет в тебе той простоты, того темперамента, раскрепощенности, наконец, когда только коснешься желанной женщин и она рада тебе, она - твоя. Ее не гложут пустячные обиды, не заботит вчерашний борщ, она не складывает в уме, не вычитает, а трепещет от твоего прикосновения, рада ему как празднику, и не променяет твои ласки на любые заморские лакомства. Всегда другая, всегда новая, не откроешь ее всю, не узнаешь. Она серьезная и веселая одновременно, и в самый трудный момент она поймет, поддержит и поднимет настроение. Отчасти ты - такая, но улыбка у тебя не всегда наготове. Гордость и независимость наравне со слабостью и беззащитностью притягивает мужчин, как магнитом, а безропотная услужливость и упреки надоедают быстро и никому в семье радости не несут.
Кого-то связывают общие дети, их предать не каждый может, а у нас даже этого нет. Меня задело, конечно, что стоило мне обратить внимание на другую, в тот же вечер ты встретила своего морского офицера. Я благодарен тебе, что ты была сдержана, не унизила меня откровенными встречами с ним до этого самого, рокового для меня дня, когда он принес к нам своего ребенка. Жаль, что он сразу ушел в плаванье, я бы его, как следует, взгрел, тогда, может, тебе бы меньше досталось и БЕЛОЙ ПЕРЧАТКЕ не за что было бы меня к мертвецу водить.
-Да уж,- вступила в разговор Вера, - если этот капитан меня один раз спас от смерти в снегу, то вполне рыцарским было его желание спасти меня и от измен мужа, ведь это вполне объяснимо. И хоть он твердит теперь, что любит, просит уйти от тебя и жить с ним, тебя это не должно заботить. Я тебе по-прежнему верна, ничего ему не обещала. Я первой не предам тебя никогда, хотя ты продолжаешь меня обижать, даже теперь, пережив столько ужасов, потеряв здоровье. Возносишь себя, оправдываешь, а меня обвиняешь. Я тебе не навязывалась, ты видел, какая я, все это время, что я жила в Воронцовке. Я старалась, как могла, чтобы тебе было со мной хорошо, с той поры, как мы поженились.
А если что-то тебя раздражало, ты бы сказал, если б любил, чтобы я могла измениться, что-то в своем поведении исправить, да и к моим упрекам ты мог бы прислушаться. Если б любил.
Видишь, сколько, оказывается, претензий у тебя ко мне, а я столько голову ломала, искала причину твоей холодности и измен. Решила, что моей единственной виной перед тобой была моя бездетность из-за трудного детдомовского детства.
Я столько мечтала о ребеночке, что вцепилась в Васеньку, и ни за что от себя отпускать не хочу, и кажется мне, что уже ничего мне от жизни не надо: ни любви, ни дворцов, ни нарядов, а только был бы со мной Васенька, не отняли бы его у меня, оставили бы.
Николай покосился на Веру, и во взгляде его появилось то самое выражение, каким встретил он ее первый рассказ о встрече с БЕЛОЙ ПЕРЧАТКОЙ. Вера этот взгляд узнала и подумала: «Ну, вот опять решит, что мозги у меня не на месте».
- Ты уж лучше рассказывай дальше, - сказала она вслух, - а то, не дай Бог, поссоримся в такой трудный для нас обоих момент.
- Хорошо, слушай дальше. - Подумать о своей жизни я смог только в первый день после ночной встречи с мертвецом. А в последующие дни я, хоть и не мог спать, но и думать уже не мог - окончательно обессилил. Иногда впадал в забытье, короткое, без сновидений и не приносящее отдыха. Ночами все повторялось. Мертвец являлся вновь после наступления гнетущей тишины и заполнения голубовато-фиолетовым ландышево-трупным дымком. Снова он брал мою руку в свою и «грелся», проговорив несколько слов в укор моей совести:
- Женщина твоя тебя простила, но здесь мои порядки, их нарушать никому нельзя, а так легко прощать я не умею. Не женская у меня сущность...
Спорить с ним, что-либо возражать я уже не мог - я потерял силы. А тем временем лицо мертвеца розовело, кожа натягивалась и в районе глаз сквозь тень, неизменно лежащую на их месте, пробивался некий ртутный блеск, почти огонек, от которого лицо вурдалака стало вполне похожим на лицо живого человека.