– Спрашивайте, мастер Генри, спрашивайте что угодно – я не боюсь!
Голтспер наклонился к нему и спросил:
– Скажи, рука твоя не запятнана убийством?
– Господи! – воскликнул бродяга, невольно отшатнувшись и глядя на Голтспера изумленным и укоризненным взором. – Ужели вы могли думать, что я способен на такое дело? Убийство? Нет-нет! Клянусь вам, никогда в жизни! Мои руки неповинны в крови, как руки новорожденного младенца. На моей душе много грехов и без того. Я жил грабежом, как вы знаете, – чуть было не ограбил вас и вашего друга...
– Подожди, Гарт! А что бы ты сделал, если бы я не узнал тебя?
– Удрал бы, мастер Генри! Удрал бы, и все тут! Я уже и ног под собой не чуял, едва только увидел, что вы грозите всерьез. И коли бы ваш пистолет не остановил меня, я бросил бы всех своих товарищей на вашу милость. Ох, мастер Генри, редко можно встретить путешественников, которые вели бы себя так, как вы! Ведь это первый раз, что мне пришлось пустить в ход угрозы! Я думал вас припугнуть, и это все, что я собирался сделать.
– Довольно, Грегори! – сказал кавалер, явно обрадованный, что его старый слуга не запятнал себя убийством и не проливал невинной крови. – А теперь, продолжал он, – я надеюсь, что тебе больше не придется каяться даже в угрозах – по крайней мере, по адресу путешественников. Может быть, я скоро найду тебе более подходящих противников, достойных твоей страшной пики. А пока располагайся до утра. Когда мой слуга вернется из конюшни, он даст тебе поужинать и устроит постель поудобней этой скамьи.
– О, мастер Генри, – вскричал Гарт, видя, что Голтспер собирается уходить, – не уходите! Прошу вас, не уходите, пока не прочтете, что написано в этой бумаге! Тут идет речь о серьезных делах, мастер Генри, я уверен, что это касается и вас.
– Меня? Почему ты так думаешь? Разве мое имя упоминается здесь?
– Имени-то вашего нет, но там есть приказы о ком-то, а по тому, что я о вас знаю, – я как прочел, так и подумал, что это не иначе, как про вас.
– Грегори, – сказал Голтспер, приблизившись к своему старому слуге, и в голосе его слышалось беспокойство, – все, что ты знаешь обо мне и о моих делах, держи при себе. Ни слова никому о моей прошлой жизни! Пусть это останется тайной, так же как и твое прошлое. Здесь никто не знает моего настоящего имени. То, которое я ношу сейчас, присвоено мною временно с определенной целью. Скоро мне будет все равно, если кому-то станет известно мое настоящее имя, но это время еще не пришло. Нет, не пришло! Помни это!
– Я буду помнить, мастер Генри.
– Эту бумагу я прочту, – продолжал Голтспер, – раз ты говоришь, что там есть что-то касающееся меня, тем более что мне не придется вскрывать пакет и винить себя в нескромности. Ха-ха! Твоя неосторожность, достопочтенный Гарт, избавит мою совесть от этого упрека!
Голтсер, смеясь, подошел к разгоревшейся печи, развернул грамоту и тут же ознакомился с ее содержанием.
Глава XXIII. ПОСЛАНЕЦ ДЖОНА
Королевская грамота, адресованная Скэрти, по-видимому, не содержала в себе ничего неожиданного для Генри Голтспера. По выражению его лица можно было видеть, что первая часть послания была уже ему известна, а остальное он, вероятно, мог предполагать. Во всяком случае, Грегори Гарт, глядя на него, мог убедиться, что он не прогневал своего бывшего хозяина, отобрав у гонца его депешу.
Голтспер все еще был поглощен чтением, когда вошел молодой индеец; он постоял несколько секунд, словно выжидая, не понадобится ли он для какого-нибудь особого поручения, потом подошел к столу и взял лампу. Заправив ее у печки, он так же безмолвно удалился. Гарт, разинув рот, проводил его взглядом, полным безграничного изумления; казалось, он спрашивал себя, где, в каком уголке земного шара появился на свет этот безъязыкий чужеземец.
Прочитав грамоту, Голтспер сложил ее и бережно спрятал на груди под камзолом. Затем, повернувшись к бывшему бандиту, он показал ему на полку, где стояла еда, и, выйдя из кухни, направился в библиотеку, куда только что вошел Ориоли с лампой.
Это была большая комната, обставленная очень просто, чтобы не сказать скудно. Посредине стоял большой дубовый стол, вокруг него несколько дубовых стульев. Стены были увешаны картинами, но они были покрыты таким толстым слоем пыли, что их почти невозможно было разглядеть. Вдоль стен стояли книжные шкафы, тесно заставленные большими старинными книгами, также посеревшими от пыли, которую, видно, давно не стирали. На столе, на стульях, на полу – всюду были разбросаны оружие, седла, походные сумки и разные другие предметы, бывшие, по-видимому, недавно в употреблении. По всему видно было, что человек, живущий в этом доме, считает его лишь временным приютом.