Щелкает замок передней двери, ручка поворачивается. Я не могу перестать думать обо всех тех женщинах, которые видели меня с ним во время автограф-сессий, они, наверно, думали, что я дура. Это разжигает пламя гнева глубоко в моей груди. Скрипят петли, и Джастин заходит внутрь, бросая свой рюкзак на пол.
— Так, — говорит он. Я смотрю на него над ручкой дивана, он улыбается, пока идет ко мне, чтобы обхватить меня руками. — Я, безусловно, могу к этому привыкнуть, — он целует меня. И я таю. Фигурально — таю, точно так же, как те девушки в романтических романах, я слабею от его простого прикосновения, даже при том, что хочу ненавидеть его. Он отстраняется и идет прямо на кухню, открывает холодильник и захватывает бутылку воды. Моё сердце стучит, стучит, стучит о рёбра, пока я наблюдаю, как он откручивает крышку и опрокидывает бутылку. Я наблюдаю, как пузырьки путешествуют по его горлу.
— Что с тобой? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— О, только не надо на меня так смотреть, — он ухмыляется, пока пересекает комнату. — Не делай этого со мной. Мне так много всего нравится в тебе, чтобы ты так косилась в мою сторону.
— В самом деле?
Он целует меня в шею, его губы холодные из-за воды, которую от только что пил.
— В самом деле, — а я не могу верить чему-либо, исходящему из его рта. Я хихикаю и отталкиваю его. Он выгибает бровь, прежде чем бросает бутылку с водой на пол. — О, ты так просто не оттолкнёшь меня от себя, — он игриво настигает меня. Я совершаю непредсказуемые повороты перед каждой его попыткой схватить меня. Он промахивается, ругаясь себе под нос. Я пускаюсь наутёк вокруг дальнего чёрно-белого полосатого кресла, а он преследует меня. Я визжу. Он смеется.
— Иди сюда, детка. Я просто хочу поцеловать тебя.
— Не-а.
— Ты маленькая засранка, — улыбается он. — Когда я доберусь до тебя… — он прыгает на кресло, одна нога упирается о спинку, так что оно может опрокинуться. Одно быстрое движение, и его рука вокруг моей талии, я падаю с ним на пол, и мы оба смеёмся.
Нежно откидывая волосы с моего лица, он смотрит на меня. И там эта мягкость, то же счастье, что я видела на той фотографии перед рождественской ёлкой в Рокфеллер-центре.
— Я думала, что нравлюсь тебе, Джастин Вайлд, — шепчу я.
— Я думаю — это очевидно.
— Немного.
Я пожимаю плечами, а он дотрагивается пальцами до моей щёки, обхватывая мой подбородок. И это тот момент, когда вы чувствуете это — гудение в вашей груди, что скручивает ваши кишки, это ощущение, что именно здесь твоё место. Ну и что, что у мужчины, которого я люблю, книжный шкаф наполнен ложью? Разве мы все не врем немного во спасение, приукрашивая действительность, чтобы улучшить наш образ? И что из того, что он воняет духами другой женщины? Это всё является частью этого — частью игры, обмана. Я притворяюсь, что ничего не знаю о его маленькой шлюшке, поскольку моя невиновность и его собственное чувство вины настигнет его в конце, и вообще, если он ещё раз вернётся, пахнущий этими специфическими духами, я просто найду её и убью.
— Что с тобой? — спрашивает он, обхватывая своими пальцами мою щёку, смотря в мои глаза так, как будто во мне заключается весь мир. Я застенчиво пожимаю плечами, но моё сердце трепещет в груди, потому что вот — оно. Ох, Джастин, я вижу это в твоих глазах, я могу увидеть там сомнение, но я могу ощутить слова, которые крутятся у тебя на кончике языка. Небольшая улыбка растягивает его губы, прежде чем он целует меня, нежно и почтительно. — Боже, я думаю, что я сумасшедший.
— Почему? — шепчу я, пока мои губы скользят по его шее.
— Потому что, — вдыхает и выдыхает он, и это ожидание мучительно. — Пообещаешь, что ты не подумаешь, что я безумен?
— Конечно, — я обнимаю его за широкие плечи и смотрю на него.
— Я просто… — однако, он так и не произносит это, он просто раздевает меня и тянет за волосы, называя меня его грязной маленькой шлюшкой. Он трахает меня, пока пот не начинает струиться вниз по его спине, пока у меня не перехватило дыхание, и всё тело не воспалено. А затем я лежу на его груди, слушая, как бьётся его сердце, пока он засыпает.
Когда дыхание становиться ровным и глубоким вместо рваного, я наклоняюсь к его уху и шепчу: