Судьба. Иногда я уверена, что судьба заставила Джона покончить с собой. Если бы он не убил себя, я бы никогда не попала в эту палату, и я бы никогда не нашла прекрасные книги Джастина. Никогда не узнала, что такая совершенная душа была там, блуждала, ждала, искала…
Я положила книгу на журнальный столик и поплелась в спальню, обойдя коробки. Я лежала, закрыв глаза, а сон всё не приходил. Шум уличного движения Нью-Йорка был громким. Не похожим на тишину провинции. Окна в моей квартире старые и тонкие, и каждый звук, кажется, усиливался, когда проходил через стекло, но я любила свою квартиру. ДАМБО ― замечательный маленький район, дорогой, но он того стоит. Я понимаю, почему Джастин решил жить здесь. На Уотер-стрит.
Не волнуйтесь, это не имело никакого отношения к тому, почему я переехала на Уотер-стрит, это просто такая комфортная зона с потрясающим видом на город. И я уверена, однажды судьба заставит меня столкнуться с ним.
Глава 3
Джастин
«Резинки» — Боб, 2 цепи
Стук.
— Я ненавижу тебя, ты засранец, — Шэнна рычит через почтовый ящик. Она продолжает стучать кулаками в дверь моей квартиры.
БАМ. БАМ. БАМ.
Для протокола: я обвиняю мою бывшую, Мередит, за то, что превратила меня в урода. Я дал этой девушке чертов мир, а она устроила огромную дымящую свалку прямо на моей груди. Убегая с моим лучшим другом, Мэтью Мэнвором, который, по ее словам, был «лучшим человеком», чем я. После этого я поклялся просто быть уродом. У урода не может быть обид и сердца. Чем бы киски его не завлекали.
— Открой, дверь тебе в зад!
БАМ.
— Я ненавижу тебя, дерьмо.
БАМ.
Она была у моей двери в течение пятнадцати минут, крича и ругаясь. Дело в том, что я, возможно, ее надул, но все же она теплила надежду, потому что я лучший трахарь, который у нее когда-либо будет. Я знаю это. Она это знает. Я трахал на своем пути множество женщин, обращая внимание на то, как они поджимают пальцы на ногах в миг блаженства, реагируя на мои действия, заставляя их задерживать дыхание в предвкушении освобождения. Моя цель с любой девушкой, с которой я ложился в постель, одна: оставить им лужу блаженства на матраце. Чертовски похоже на искусство, и очень стыдно, что мужчины больше не относятся к нему как к таковому. Это навык, который нужно оттачивать и отрабатывать, потому что, когда вы можете заставить женщину чувствовать, что она создана специально для вас. Когда каждый ее выдох подчинен ударам вашего члена, вы просто делаете это и оставляете позади себя толпы женщин, которые вас хотят.
БАМ. БАМ. БАМ.
— Джастин, — скулит она.
Вздыхая, я хватаю пиво из холодильника и иду к зеркалу у входа. Кобейн рысью следует за мной, его короткий серый мех ощетинивается, когда он лает на дверь. Как только она снова запускает дверь ходить ходуном, он поворачивает свою огромную голову ко мне, низко рычит и поднимает хвост торчком.
— Она чертовски сумасшедшая, — объясняю я, похлопывая его по голове. Он лает снова, как будто соглашается со мной. Даже эта чёртова собака знает, что эта сучка за дверью безумна.
— Шэнна, — говорю я. — Я не знаю, почему ты так зла.
— Ты шутишь, что ли? Ты… ты солгал мне. Ты обманывал меня, ты…
— Нет, я никогда не утверждал, что был только с тобой.
— О, ты мудак.
— Шэнна, скажи, когда я тебе говорил, что мы эксклюзив друг для друга?
— Ты дерьмо. Ты мог бы уничтожить его вместе со мной, вместо того, чтобы просто опубликовать эту фотографию с тобой и этой девушкой.
Я стону.
— Шэнна, если ты не уйдешь, я просто позвоню в полицию. Иисус, соседи решат, что ты буйная психопатка.
— Пошел ты.
И затем… тишина. Прекрасная тишина. Я слышу, как двери лифта распахнулись, а затем закрылись. Я делаю еще глоток своего пива и провожу рукой по лицу. В этом вся проблема — быть чёртовым богом и общественным деятелем, и из-за этого никогда не чувствовать себя в безопасности. Я не могу вспомнить ни одной женщины, у которой не было бы планов на серьезные отношения, не было бы постоянных нотаций и требований. Все старо как мир. Я не просил этого дерьма. Я пишу. Я затворник, интроверт. Кто, черт возьми, знал, что написание нескольких книг о моем прошлом превратится в то, что есть здесь и сейчас — издательский контракт на сумму с шестью нулями и №1 в списке бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс»? И кто знал, что все это может затянуть до самой задницы? Итак, вот я сижу, грёбаный Мик Джаггер от литературного мира. Король и словотворец.
Я иду, чтобы опрокинуть моё пиво, и Кобейн вскакивает на меня, ставит лапы мне на грудь, лишая меня равновесия. Пиво выплескивается из горлышка на мою рубашку.
— Чёрт, — раздраженно бормочу я Кобейну. Я ставлю пенящуюся бутылку на кухонную стойку и направляюсь в свою спальню, чтобы переодеться, потому что я должен сегодня сесть за заметки. Я должен. У меня был самый раздражающий блок для писателя, который когда-либо существовал. Я пробовал медитировать. Я пробовал диету с высоким содержанием белка. Низкобелковую диету. Чёрт, я даже пробовал выпивку, наблюдая за «Порнохубом». Ничего не помогало, кроме как направиться в кафе в конце моей улицы. Клише, я знаю. Я думаю, что я наблюдал за ними. Причудливые клиенты. Мать пятерых детей. Деловой человек на грани болезни коронарных сосудов. Эмо парень, который никогда не заказывает кофе, но сидит в одиночестве за одним из столов, скорее всего, планируя какое-то ужасное преступление. Эта кофейня — единственное спасение для меня как писателя, и поскольку я не хочу сейчас выходить за пределы своей квартиры, потому что я боюсь, что Шэнна будет стоять снаружи, подпирая мой старинный мерседес, а у меня — крайний срок и 25000 слов, или эти издатели прокатятся верхом на моей заднице, словно последние всадники апокалипсиса. Я хватаю чистую футболку из стопки и стягиваю пропитанную пивом футболку через голову. Кобейн трется за углом кровати, голова опущена, когда он поднимает большие голубые глаза на меня.