— Хорошо, — сказал врач и ушёл.
Через несколько дней меня разместили с новым сокамерником — Александром Ефремовым. Несколько месяцев назад его из СИЗО-13 перевели в СИЗО СБУ. Саша слышал мою фамилию из СМИ и в СИЗО-13. Я сказал, что тоже с ним заочно знаком. Что мне Руслан Беспечный, его сокамерник в СИЗО-13, который с ним, Ефремовым, сидел полтора года назад, рассказывал, что Саша — один из братьев Башмаков и имеет отношение к «Союз-Виктан», и что он пьёт только эту водку. Ефремов посмеялся, сказал, что он спортсмен и водку вообще не пьёт. А всю водку в камере пил Беспечный, и что он, Ефремов, её специально для него и покупал — чтобы голова не соображала, что писать. А потом про группировку Башмаков и про «Союз-Виктан» ему рассказывал. Саша сказал, что единственная правда во всём этом — что он, как и Башмаки, из Крыма. Но к Башмакам он никакого отношения не имеет. Он бизнесмен.
— Но у каждого — свой бизнес, — добавил Ефремов.
Саша немного рассказал о своём деле — по обвинительному заключению (он уже ездил на суды): что его дело заказное, чтобы дискредитировать Рабиновича (который сегодня, в 2016 году, является членом депутатской фракции Политической партии «Оппозиционный блок» в Верховной Раде Украины восьмого созыва). Ефремов утверждал, что у него в обвинительном заключении написано, что Рабинович ему и его приятелю заказал убить одного бизнесмена, чтобы тот не купил себе телеканал, который хотел, согласно обвинению, приобрести Рабинович. Однако бизнесмен остался жив — отделался тяжкими телесными повреждениями. И по указанию МВД опознал его и его приятеля и написал, что за телеканал в нападении подозревает Рабиновича. Ефремов сказал, что Рабиновича следователи никогда не спрашивали об этом. А он никогда показаний на того не давал. Но следователь сделал такой вывод, будто ему заказал Рабинович. И последний сейчас на свободе, а он, Ефремов, в тюрьме.
— Надо было мне, как у тебя, дать показания на Рабиновича, — улыбнулся Ефремов, — а потом отказаться: пускай бы Рабинович доказывал, что ни я, ни он не виноваты! А этот эпизод они прицепили ещё к одному — к тому, что было, но не так, как написано в обвинении.
Саша рассказал, что по второму эпизоду они приехали к бизнесмену за своими деньгами. Тот достал пистолет, Ефремов перехватил его руку. И бизнесмен три раза выстрелил себе в ногу, а потом выпрыгнул в окно. Я переспросил:
— С какого этажа?
Ефремов сказал, что с первого. Я сказал Саше, что эта версия не очень убедительная для следствия, поэтому, видимо, они и написали всё наоборот: что бизнесмену три раза прострелили ногу и выбросили его в окно. Ефремов же сказал, что версии могут быть какие угодно.
— Тебе же тоже написали, что ты приехал в Киев и, никого тут не зная, организовал банду из ранее судимых уголовников. А ты говоришь, что занимался бизнесом и платил им дань. Ты написал, что дань. А тебе написали, что ты так финансировал группировку. Версии могут быть разные, — продолжал Ефремов. — Но всему нужны доказательства. А я вообще ничего не писал, адвокат ознакомился с делом и сказал: говори на суде так, так и так. И я всё делаю, как мне говорит адвокат.
По удовлетворённому моему ходатайству с теми материалами дела, с которыми я недоознакомился на следствии, в СИЗО СБУ стал приходить ознакамливать меня один из секретарей суда — Паша.
Ему было на вид около 22 лет. Рослый, плотного телосложения белокурый парень в серых джинсах, рубашке и свитере, который в первый же день моего посещения с томом дела сказал, что своей основной задачей видит носить не дело, а шоколадки, приветы и записки от моей жены. И если я дам ему телефон моей супруги, которую — он знает — зовут Оля, то он будет это с радостью делать и навещать меня хоть каждый день, кроме суббот и воскресений; он даже был бы рад в выходные дни, и что он том дела на выходные может брать домой. Правда, он уже узнавал: ни в субботу, ни в воскресенье его сюда не пустят. Я дал Паше Олин телефон, сказал, что записки не нужно, что он всё от Оли может передавать на словах. И что больше, чем четыре раза в неделю, меня посещать не надо.