Несколько раз с передачами мне, Диме и Гене, которые все выпали на одну неделю, но на разные дни, приходила прапорщица — «кабанщица». Она спрашивала у Димы, как у него самочувствие. Он говорил, что хорошее.
Но космический метод тоже очень быстро себя исчерпал. В кульке было слишком много дыма, а потом — в камере. Организмы быстро адаптировались к новым («космическим») условиям, и, как говорили ребята, их уже вообще не пёрло.
Меня же ещё с прошлого содержания в СИЗО № 13 до отъезда в СИЗО СБУ уже не пёрли «Хеннесси», «Киндзмараули», «Хванчкара», «Дом Периньон» и «Шабли», поэтому, чтобы поддержать компанию, я сконструировал для себя маленький самогонный аппаратик. Он состоял из пятилитровой и пятисотграммовой пластиковых баночек. Пятисотграммовая на разогнутых скрепках-крючочках подвешивалась внутрь пятилитровой. Заливалась брага. Вставлялся кипятильник. Сверху аппарат обвязывался полиэтиленом и ставился в раковину под струю воды. Поскольку брага делалась из сахара, подогретой минеральной воды и дорогих гранулированных кондитерских французских дрожжей (если болтать в двухлитровой бутылке, она выигрывалась меньше чем за сутки) и если было не лениться каждые 30 секунд после нагревания включать и выключать из розетки кипятильник, поддерживая температуру браги чуть больше 75 градусов, можно сказать, что аппарат гнал почти чистый медицинский спирт (первак). Продукт (горилка) был дешёвый, чистый, собственного производства, можно сказать, родной и возвращал меня в мыслях к деду Кубряку, в охотничий домик, на берег и в плавни Днепра.
Возможно, подражая или беря с меня пример, а возможно, курение марихуаны всеми возможными способами уже приносило тот же эффект, как и после дыма обычной соломы, в конце концов ребята отказались от курения и попробовали перейти на внутреннее употребление (как сказал Дима, к «селянскому» способу). И Дима же, как специалист, выступил технологом по изготовлению, как он сказал, зелья. Оставшаяся четверть пятилитровой баклажки марихуаны прямо в этой же баклажке была залита один к двум десятью стаканами (пятью пластиковыми четырёхсотграммовыми кружками) молока (приготовленного из сухого молока 25 % жирности). Полученной смеси из молока, мелко рубленных листьев, семечек и шишек было дано 2 часа настояться. А потом «компот» — «молочный кисель», как ещё называл своё зелье Дима, — кипятильником (который потом пришлось выбросить из-за образовавшейся на нём плотной подгорелой коричневой корки) несколько часов варился и помешивался из стороны в сторону. Из огромного любопытства я вызвался первым попробовать на вкус зелье. Поскольку при варении несколько раз добавлялась вода, зелье имело жидкую консистенцию и коричневый подгорелый цвет. Оно всё ещё имело сладковатый молочный запах, дополненный то ли запахом навоза, то ли прелых листьев и чем-то отдалённо напоминающий запах, идущий с фермы, расположенной недалеко от силосной ямы, только в несколько раз выразительнее и сильнее. «Молочный кисель» был резкого ядовито-горького вкуса и приносил моментально отрезвляющий эффект. Чтобы остудить приготовленный напиток, Гена заткнул тряпкой сток, набрал в раковину воды и поставил в неё баклажку. Но после того, как «компот» остыл, первым его пить инициативу проявлять не стал. И поскольку он не был технологом, инициатива перешла к Дмитрию.
Дима налил себе полкружки «компота», как он сказал, «с ягодками», доложив две ложки осадка. И совершенно не морщась, залпом то ли выпил, то ли проглотил напиток. Когда горечь во рту прошла, он расплылся в улыбке и даже начал изображать ожидаемый эффект — посмеиваться и пошатываться. Но потом, как он сам сказал, его что-то начало мутить и подташнивать. И по его выражению лица и глотательным движениям было видно, что он несколько раз сдерживал комок, поднимавшийся из желудка к горлу. Но всё же то ли здравый рассудок, то ли организм победил — он отправился к дючке и долго произносил там изрыгивающие звуки. Как объяснил, вернувшись с красными глазами и красным лицом, что «ходил запугивать водяного». А потом сел на нару и сказал:
— Всё. Я на свободе накуриться не мог. А тут накурился на всю жизнь!