— До хуя вас тут!
И на следующий день — в то время, когда он был на следственке у своего адвоката, — Сергея Футболиста заказали с вещами и забрали из камеры.
Дедковский сказал, что он в камеру не просился, а его попросил сюда заехать один очень хороший человек, но кто этот человек, он пока сказать не может. Что девочка-адвокат его больше не защищает, и ему очень стыдно, что так всё получилось в прошлый раз. Но она тут ни при чём — её саму подвели. И теперь его защищает другой адвокат. Когда я спросил у Дедковского, не этот ли «хороший человек» и показал ему ксерокопию заявления Руслана, которая к тому времени у меня уже была в камере, Дедковский вдумчиво перечитал эту бумагу и спросил, может ли он эту копию забрать себе. Я сказал, что, конечно, может, поскольку у меня есть ещё копии и оригинал.
Вместе с Дедковским в камеру снова пошёл поток тюремной почты. А часть наших передач, которые Оля уже передавала на всех сокамерников, в том числе и на качкá Тараса, которого братва обещала греть, но грела не очень, начала уходить на туберкулёзные камеры строгого режима. Дедковский рассказывал, что он сам болел туберкулёзом по прошлой судимости, точнее — во время отбывания наказания в лагере. И после того, как Дедковский сказал, что у него есть сестра Мирослава, которая находится в зоне за кражу, вопрос о его проживании в России отпал сам собой.
Дедковский рассказал, что эти несколько месяцев он провёл на «Катьке» и сейчас закрывает дело и будет ездить на суды, почему и хотел бы попросить у меня недорогие туфли, брюки, рубашку и куртку. И, видя в моих глазах недоверие уже умудрённого опытом человека, пояснял, что злого умысла меня обманывать, что он родом из России, а здесь на «гастролях», у него не было, ибо он ранее неоднократно судим и не мог ни по закону, ни по тюремным устоям находиться с ранее не судимыми в одной камере, потому не хотел выдавать своё прошлое перед сокамерниками, а также подставлять тех людей из СИЗО, которые разместили его в эту камеру. Поэтому и пришлось выдумывать такую легенду. А в камерах строгого режима, где он должен по закону сейчас находиться, вообще голяк. Но если я буду настаивать, то он может уехать. На чём я не настаивал.
По делу он тоже от меня ничего не скрывал, однако копию обвинения или обвинительного заключения при себе в камере не имел, поясняя это тем, что он в полной сознанке и они ему просто не нужны. Говорил, что всё дело вместе со следователем в отношении себя состряпал сам, за исключением одного эпизода. К этому эпизоду, пока сто дней находился в РОВД, он взял на себя тридцать квартирных краж; по некоторым из них ему и следователю вместе пришлось выдумывать показания свидетелей, их адреса и фамилии и ставить за них подпись в протоколах, которых (свидетелей) никто разыскивать не будет, а так как он признаёт вину, их показания просто огласят в судебном заседании. Что мог бы вполне, если бы захотел, посадить следователя. Говорил, что если я не верю, то Оля может прийти в суд. И когда я говорил, что она придёт с плакатом «Свободу Славику Дедковскому!», он очень по этому поводу расстраивался. А когда один раз повторил следователю мою присказку «Никогда не известно, кто на кого охотится», следователь у него спросил, не охотится ли Славик на него.
Что же касается этого одного эпизода, там отпираться было бессмысленно. Он по наводке и слепкам ключей от входной двери и сейфа — простого железного шкафа — очистил квартиру работника СБУ (кстати, вот в этой же грязно-белой футболке с оттянутыми рукавами, которые он использовал как перчатки), забрав из сейфа тридцать тысяч долларов, которые выбросил в окно своему помощнику (помощнице? — на что он сразу возражал), о котором не знают и который по делу не проходит. Перед тем как выйти из квартиры, он посрал в туалете у потерпевшего. А когда выходил, то заметил, что с одного глазка на лестничной клетке бумажка отпала. И потом его опознала по фото бабка-соседка (ранее неоднократно судимого за квартирные кражи) — его объявили в розыск и дома приняли. О долларах эсбэушник не заявлял. Они пошли их менять, но деньги оказались фальшивыми. И потом они их оптом сбыли за 500 долларов. Однако эсбэушник из мести написал, что в квартире пропало обуви его жены на несколько тысяч долларов. Одни только туфли были оценены в 700 баксов. И ему, Дедковскому, по-любому будет пять. Не знаю, насколько это было правдой, но Оля один раз приезжала к нему на суд. А второй раз — к РОВД, куда из СИЗО он ездил на один день и куда Оля привозила ящик сигарет и ящик баночного кофе, чтобы он эти ящики привёз в тюрьму, в камеру. Как рассказывала Оля, он вышел из машины — «воронка» — и отправился своим ходом, без наручников к центральному входу РОВД, который был недалеко от Крещатика. А оттуда позвонил ей на мобильный, вышел, поцеловал её в щёчку и забрал две сумки — клетчатых баула с сигаретами и кофе, — которые на следующий день притащил в камеру. Говорил, что всю ночь просидел в боксах, чертыхался и плевался, что еле дотащил.