Как-то раз вечером открылась кормушка, и дежурный, сказав, что это из камеры напротив, передал мне кулёк с отрезанной половинкой сырокопчёной колбасы, кусочком голландского сыра, печеньем, парой яблок и апельсином. И впервые получив такое внимание в тюрьме, я с любопытством посмотрел в кормушку. Из кормушки камеры напротив смотрело круглое улыбающееся лицо, которое на чёрно-белом фото я уже видел несколько дней назад по телевизору, а теперь моего нового знакомого. Я поблагодарил Валерия Ивановича и тут же передал ему большущую, в термоупаковке, горячего копчения рыбину (сёмгу), которую в количестве двух штук поездом передала мне из Санкт-Петербурга мама и принёс Сергей-корпусной. А также опилочную игрушечную голову, очень похожую на ту, что я видел в кормушке, и с такой же добродушной улыбкой, как у Прыща, которую передала мне Вика. Если её поливать, то из макушки головы росла трава.
Я несколько раз видел Валерия Ивановича на следственке. А потом его освободили из зала суда — то ли по отсиженному, то ли из-за отсутствия доказательств. А потом, как и Князева, расстреляли из автомата, и тоже перед лечебным учреждением, только перед зданием госпиталя в г. Киеве.
Палыч последний раз съездил на суд. У него был приговор. Ему дали семь лет. С тех пор он искал возможность употреблять выпивку каждый день. И, полагая, что его переведут в осуждёнку, попросил меня, чтобы я как-то устроил, чтобы Оля могла получить его пенсию и передать ему деньги сюда в камеру. Чтобы, если он не будет находиться со мной, он себе сам мог покупать «лекарство» (так он называл спиртное). Я сказал, что в получении его пенсии ни времени, ни необходимости нет. И Сергей-корпусной принёс 1000 гривен — свёрток из двадцатигривневых купюр, который Палыч носил в кармане. Говорил, что, поскольку он полковник, то его карманы не обыскивают.
После каждой выданной в камеру передачи, если была его смена, со спецпоста пожизненных заключённых приходил прапорщик Коля и заботливо просил для девочки Люси, которая была осуждена первой инстанцией к пожизненному заключению и ожидала решения Верховного суда, собрать что-нибудь к чаю, заранее зная, что к чаю будут фрукты, сырки, блинчики и сладкие детские творожки.
Подошёл дежурный Коля со спецпоста пожизненных заключённых и сказал мне, что один человек (который на спецпосте, но он едет этапом) просил мне передать, что мы с ним знакомы и что он может ко мне обратиться с просьбой сообщить его супруге, что он несколько дней будет в Киеве, а также, если есть немного — и дежурный Коля потёр большой палец об указательный. Теряясь в догадках, но видя серьёзный настрой и отсутствие какой-либо другой информации, я достал из бутылки с шампунем телефон, сказал Коле ПИН-код карточки — 1111 — и что на ней пятьдесят гривен, и вместе с половиной свёртка двадцатигривневых купюр, которые попросил у Палыча, отдал Николаю, сказав, что телефон заряженный и что его возвращать не надо. А также в кульке — немного сыпучих продуктов, сырокопчёной колбасы, чая, кофе и сигарет.
Через два дня я был на следственке. И ко мне на первом этаже подошёл адвокат — высокий молодой человек, осетин, в чёрном длинном пальто и костюме и с приятной улыбкой. Он поздоровался и попросил меня, если я не возражаю, зайти в кабинет. Он открыл мне дверь, а сам остался в коридоре. В кабинете был Борис Савлохов. Мы поздоровались за руку, Борис поблагодарил меня за помощь. А также сказал, что знает, что у меня всё будет в порядке. И добавил, что также хотел извиниться за казус при первом нашем знакомстве. Я сказал Борису, что ничего не было, пожелал скорейшего возвращения домой, и мы попрощались. Вечером в тот же день Оля мне сказала, что ей позвонила Мзия, жена Бориса, и поблагодарила за то, что смогла поговорить с мужем.
А позже, неделю спустя, на следственке ко мне ещё раз подошёл адвокат Бориса. И сказал, что может мне помочь. И как бы в подтверждение добавил, что через полгода Верховный суд сбросит Борису три года.
Я сказал:
— Спасибо, я справлюсь!
Мы попрощались. Через полгода Верховный суд сбросил Савлохову три года из семи. А ещё через полгода, перед самым освобождением Борис Савлохов умер в лагере от сердечной недостаточности.
Когда был следующий шмон, к Палычу залезли в карман и забрали оставшиеся деньги. В этот же день после обеда Палыча заказали к начальнику СИЗО Скоробогачу. И Палыч переживал по поводу того, чтó сказать начальнику относительно денег, которые у него отшмонали. Его увели, а через полчаса подошёл дежурный — за зубной щёткой, полотенцем и мылом. Сообщил, что Палычу дали десять суток и что он уже на карцере. Однако через три дня Палыч вернулся в камеру. Если не сказать, что в весёлом, то в бодром и приподнятом настроении. Он сказал, что в кабинете хозяина поговорил со Скоробогачом по душам, как полковник с полковником. Скоробогач уговаривал его написать, что он нашёл деньги во дворике на прогулке. Но Палыч сказал, что врать не будет. И написал, что это его деньги. И Скоробогач объявил ему десять суток.