Я проследовал за офицером налево по коридору. По левой стороне было расположено несколько металлических дверей с небольшими застеклёнными оргстеклом смотровыми окошками. Мы остановились у третьей от лестницы двери. Офицер открыл дверь, сказал «Проходите» и закрыл за мной дверь.
Я находился в маленькой комнате (примерно два метра на три) с небольшим, под самым потолком, застеклённым и зарешёченным окном на противоположной двери стене. Очевидно, это был боксик — такой же, как и на приёмке перед обыском в СИЗО, только во много раз более комфортный. Аккуратно выкрашенные в серый цвет стены. С гладкого белого потолка светила люминесцентная лампа. На бетонном, под мраморную крошку полированном полу посередине комнаты от двери к противоположной стене лежала ковровая дорожка в метр шириной — красная, немного потёртая, с двумя зелёными полосами по бокам. Под правой стеной стояла кушетка со скосом для подголовника, покрытая коричневым кожзаменителем. В верхний правый угол комнаты была вмонтирована видеокамера.
В комнате один я находился недолго — буквально через десять минут открылась железная дверь. В комнату зашёл уже другой офицер — молодой, светловолосый, в звании капитана, аккуратно подстриженный. Вид у него был опрятный: китель и брюки поглажены, ботинки начищены до блеска. Говорил он спокойно, негромким голосом и обращался только на «Вы».
Офицер попросил меня снимать вещи по одной и давать ему. Стоял октябрь, и на мне была болоньевая куртка с множеством карманов. Куртку я передал офицеру — он просмотрел каждый карман и положил её на кушетку. Я остался в спортивном костюме и футболке; офицер попросил меня снять кроссовки. После чего просмотрел каждый из них в отдельности, пытаясь вынуть стельки и прощупывая язычки. Когда он закончил с последним кроссовком, я ему сказал:
— Я Вас уверяю: у меня ничего нет.
— Хорошо, — сказал офицер, — одевайтесь и ожидайте.
И закрыл за собой металлическую дверь.
Не позднее чем через пять минут дверь снова открылась. Мне сказал выходить и следовать за ним молодой чернявый лейтенант, также в форме сотрудника СБУ, в наглаженном кителе и брюках и начищенных до блеска ботинках.
Я проследовал за ним по лестнице на третий этаж здания. По ковровой дорожке, лежавшей на паркетном полу, направо, в торец коридора, в светлую, средних размеров проходную комнату, так же, как и в коридоре, с паркетом на полу, с большим, застеклённым, зарешёченным окном и стоявшей под дверной стеной такой же кушеткой, как на первом этаже. Офицер сказал мне выкладывать вещи на кушетку и начал их досмотр. Всё, что не положено было иметь в камере, складывалось в одну из пустых сумок. К неположенным вещам были отнесены миски и ложки — по той причине, что всё это выдавалось при раздаче пищи. Также не была разрешена любая другая кухонная посуда, за исключением пластиковой ёмкости для сахара. В камеру можно было взять чайные пластиковые ложки (несколько штук), железную или пластиковую кружку и один кипятильник. Вещи по сезону, постельное бельё, своё одеяло, банные принадлежности, аксессуары для письма: ручки, бумагу, папочки и другое. Зубную щётку, пасту, мыло.
— Личные медикаменты будут храниться у врача, — сказал офицер, — и при необходимости будут Вам выданы.
Портящиеся продукты в холодильнике. Сладости — конфеты, печенье и другое— можно было иметь в камере.
— Все неразрешённые и ненужные вещи будут храниться на складе, — сказал офицер.
Он досмотрел баночку с цукрозитом и передал её мне, чтобы я положил её в сумку с вещами, которую возьму с собой в камеру. Я открыл баночку, сняв кнопку, и отдал офицеру шнурочек от мобильного телефона.
— Так, давай бери, что тебе ещё нужно, — улыбнулся офицер, — и пойдём.
Коробочка с ниточкой для зубов лежала у меня в сумочке с зубной щёткой и пастой, а телефонные карточки я из неё достал, поломал и выкинул в СИЗО.
Взяв в руки две сумки, я проследовал за офицером. Мы пошли в обратном направлении и через деревянную застеклённую дверь прошли в ту часть коридора, где располагались камеры — около десяти по левой стороне с окрашенными в серый цвет железными дверями. На дверях камер, так же как и в СИЗО, были натрафаречены номера. Глазок на каждой двери с закрывавшим его язычком был расположен на прямоугольной (10 на 30 сантиметров), под цвет двери металлической пластине, которая на петлях поднималась вверх, при необходимости открывая смотровое окно в камеру. Как только мы прошли за застеклённую дверь и оказались в коридоре, из-за стола, стоявшего в середине коридора под правой стеной, поднялась девушка лет тридцати пяти, симпатичная, в камуфляже, с короткими светлыми волосами. Офицер подошёл к самой первой камере, и девушка-контролёр ключом открыла дверь.