Только я вошёл в камеру, как тут же невысокого роста, коротко подстриженный, в камуфляже прапорщик лет тридцати, которого в коридоре не было, занёс за мной скатку (матрас, одеяло и подушку), которую положил на стоящую под стеной слева от меня металлическую кровать.
— Располагайтесь, — сказал офицер.
И после того, как прапорщик покинул камеру, закрыл металлическую дверь.
Размер камеры по площади был примерно четыре на четыре метра. Пол паркетный. Стены на две третьих в высоту выкрашены серой масляной краской. Выше и на потолке была водоэмульсионка. Потолок был белый, ровный и гладкий, без жёлтых пятен, подтёков и трещин. С него светили две 100-ваттные лампочки, находившиеся под стеклом плафонов. В камере было два окна со снятыми застеклёнными фрамугами на летне-осенний сезон. В проёмах окон были толстые, из квадратной арматуры, металлические решётки. Но уличный свет из окон не шёл, поскольку окна с наружной стены здания были закрыты металлическими щитами из оцинкованной кровельной жести, оставляющими лишь узкие щели у подоконников, как и по всему периметру окна, для попадания в камеру воздуха. Под потолком над каждым из двух окон шёл карниз, из-под которого свисала на каждом окне коротенькая (50–70 сантиметров), собранная волнами и с рюшечками жёлтая занавесочка, придававшая камере атмосферу жилого помещения. Помещение было больше похоже не на камеру тюремного изолятора, а на комнату в дешёвой гостинице.
В комнате были три железные, окрашенные в белый цвет металлические кровати. Они не были прикреплены к полу и по форме напоминали пляжные лежаки, но чуть больше их габаритов. Также в комнате было три табуретки и три тумбочки светло-серого цвета. И на стене у двери — вешалка для одежды.
Как только я вошёл в камеру, с двух кроватей, которые находились под правой и левой стенами изголовьем у окон и на которых были матрасы, одеяла и подушки, с лицами, сияющими от радости, поднялись два сокамерника. Они поздоровались и попрощались с офицером и прапорщиком и сейчас, казалось, ожидали, пока закроется дверь, чтобы броситься в мои объятия. Судя по тишине в коридорах и на улице, в СИЗО СБУ полностью отсутствовала межкамерная связь — и новый человек в камере означал новое общение, новую информацию и новую жизнь. Дверь закрылась. Соседи помогли мне поставить на пол сумки и протянули вперёд с широко раскрытыми ладонями руки приветствия.
Моего соседа, который спал под левой стеной у окна, а сейчас стоял с левой стороны от меня, звали Иван Мирославович. Второй сосед, находившийся справа, представился Георгием, а для простоты — Гогой. Познакомившись, мы пожали друг другу руки.
Ивану Мирославовичу на вид было около пятидесяти лет. Ничем не приметный, среднего роста и телосложения человек. Правда, очень учтивый и почтительный. С тёмными короткими волосами и болезненным, неимоверно печальным и таким же хитрым лицом. Он подбирал слова и разговаривал на русско-украинском суржике.
Гоге-Георгию было около шестидесяти. Он был грузин, среднего роста и плотного телосложения. С большим животом, массивной грудью и широкими плечами. Его лицо, казалось, в меньших размерах и пропорциях повторяло контуры его фигуры выше торса: массивный подбородок и большой, с горбинкой, нос, из ноздрей торчали седые волосы. Широкие скулы и широко раздавшийся лоб со спадавшими на него редкими прядями вьющихся седых волос, из-под которого сурово смотрели тёмные, большие, добрые и немного весёлые глаза с длинными ресницами. На его щеках была несколькодневная седая щетина, которая по лицу спускалась вниз и по подбородку к шее. На нём были белая майка, которая на груди открывала пряди густых седых волос, банные тапочки и чёрные тренировочные штаны с хлястиками под пятку.
Пока Иван Мирославович, миновав мои протесты, отправился застилать и заправлять мою койку, которая находилась сразу за его койкой, у левой стены, Гога стал помогать мне выкладывать, раскладывать и развешивать на вешалку вещи из сумки.
Как только всё было закончено и я присел на кровать, то ещё раз осмотрел камеру. В левом углу дверной стены под потолком находилась видеокамера, которая была встроена в тёмное треугольное стекло или размещена за ним. А ниже на метр, наискосок в углу был закреплён белый сливной бачок параши, на которую я сразу не обратил внимания. От бачка шла труба в дючку, вниз. Дючка находилась на невысоком бетонном подиуме и была закрыта деревянной крышкой. И так как отсутствовал полустенок, отгораживающий туалет от жилого помещения, создавалось впечатление, что туалета в камере нет. Рядом с таким образом скрытым и не мешающим обзору из глазка туалетом находился эмалированный умывальник. Таков, вместе с кроватями и тумбочками, был весь интерьер камеры.