Но поскольку Людмила была матерью-одиночкой с малолетней дочерью и ей так или иначе светило десять лет, а ещё потому, что я понимал, что МВД были нужны не показания Круть против Фиалковского, а предмет сделки, на которую бы Круть могла пойти как мой бухгалтер, уменьшая себе срок в обмен на нужные показания против меня, то я ответил, что в любом случае признáю подпись своей. На вопрос, кто же будет погашать кредит, я тогда ответил: «Опанасенко» (мне тогда было 32).
Если бы я в суде предоставил этот мотив как один из мотивов не подтвердить мои показания Демьяненко, Фиалковским, Драгуновым и если бы при оценке доказательств это было взято во внимание и повлияло бы на мнение суда, над Круть также бы повисла уголовная ответственность. А в лучшем случае могла бы оказаться испорченной её и так уже не очень счастливая жизнь.
В то же время суду было предоставлено достаточно доказательств неправдивости показаний Драгунова, Демьяненко и Фиалковского. Расчёт же Фиалковского, видимо, был на то, что я либо не узнаю об этой ситуации, а если и узнаю, то не пойду на то, чтобы посадить Людмилу в тюрьму.
Людмила Круть вышла из зала, и Лясковская до начала недели объявила перерыв.
За субботу-воскресенье я разыскал приглашённых Владимиром Тимофеевичем свидетелей, выступивших в мою защиту, и поблагодарил за поддержку в суде. Моему адвокату найти людей, работников предприятий, которые и могли бы, и не побоялись бы что-то сказать в соответствии с моей позицией защиты в судебном заседании, помогла Надежда Половинкина. Но до их выступления в зале я предпочёл с ними не разговаривать. И сейчас все были приятно удивлены, что я обладаю мобильной связью. Высказывали слова поддержки. Предлагали помощь. Светлана Кондратович отправилась собирать передачу.
Я не пытался поговорить с Драгуновым, Демьяненко, Фиалковским и Долинным. Я посчитал, что на их выбор, позицию, отношение ко мне, свою правду у каждого были свои причины. Надежда дала мне телефон Игоря Янковского. И я связался с ним, чтобы сказать ему спасибо. Игорь был рад меня слышать и спросил, не наговорил ли он лишнего в суде. Как он сказал, три года назад с моими показаниями бегал Фиалковский, указывая на то, что, если следователь будет спрашивать о рэкете, то показания по этому поводу могут мне навредить. Следователь определённый период времени не назвал, и он ничего не сказал. Когда же мой адвокат начал задавать вопросы, и так как вопросы задавал именно мой адвокат, он посчитал, что будет правильным как есть ответить на вопросы и рассказал, что знал, и мог бы ещё больше добавить, если бы я заранее его предупредил. Игорь также сказал, что буквально после моего ареста фирму, как он сказал, растащили по кускам. Что в здании на Гайдара, 6 не осталось даже стола. Долинный выехал с четвёртого этажа, забрал всё оборудование «Топ-Сервис Системс» и переоформил все государственные контракты и другие на новое, созданное им предприятие, арендовав офис на окраине города. Янковский сказал, что от Долинного ушёл и больше с ним не работает. И знает, что Фиалковский сразу подал на банкротство ООО «Топ-Сервис». Я поблагодарил Игоря за поддержку и поздравил с наступающими праздниками.
Я также по телефону нашёл Игоря Земскова, директора ЗАО «Топ-Сервис Молоко», одним из акционеров которого было АОЗТ «Топ-Сервис». И Земсков мне рассказал, что через некоторое время после моего ареста Фиалковский сказал заложить производственные площади предприятия, а деньги перевести на указанные им счета. Через несколько месяцев завод перешёл в собственность банка, а ЗАО «Топ-Сервис Молоко» объявлено банкротом. То же самое произошло с другими заводами, работавшими под торговой маркой «Топ-Сервис». И названная группа компаний де-юре прекратила своё существование (долг бюджета по невозвращённому НДС в общей сумме составил более 90 миллионов долларов).
В понедельник судебное заседание началось по расписанию. Лясковская проверила наличие адвокатов. Я поднял руку и, обратившись «Ваша честь», сказал, что хочу дополнить свои показания обстоятельствами моего задержания, применения недозволенных методов следствия, процессуальных нарушений при расследовании дела.
— Надолго? — она посмотрела на меня, а потом на часы, как будто планируя время рабочего дня.
— Тут немного, — показал я несколько десятков листов рукописного текста.
— Да, пожалуйста, — ответила Лясковская и начала шептаться с народным заседателем.
Находясь в СИЗО, я постарался в подробностях вспомнить все события с момента моего задержания, способы физического и психологического давления, как и методы произвола следствия и работников прокуратуры при фабрикации в отношении меня уголовного дела. И сейчас бегло со своими комментариями озвучивал их суду.
Я рассказал, как в конце апреля 2000 года был задержан перед майскими праздниками — видимо, для того, чтобы моим родственникам создать максимум трудностей для моего розыска и получения информации о моём местонахождении. И в то время как мои родные — приехавшая из Санкт-Петербурга мама, Оля и её отец А.И. Злотник — обзванивали морги и больницы, из правоохранительных органов был получен ответ, что такой у них не числится, и написано заявление о пропаже человека, по фиктивным материалам якобы сопротивления милиции судьёй Подольского района Негановой прямо в РОВД в 12 часов ночи я был осужден на 12 суток административного ареста, о чём лишь потом узнал от своего адвоката, что это был суд, а женщина, спросившая мою фамилию, сидевшая под портретом Президента за столом и рядом флаг Украины — судья, задавшая мне только один вопрос.
А из материалов административного ареста, продолжил я, приобщённых и находящихся в томах уголовного дела, рапортов сотрудников милиции, которым как будто я оказывал сопротивление при задержании автомобиля, объявленного в розыск, на котором я следовал в качестве пассажира с работы домой, самой ориентировки, справки с госномерами со штрафплощадки, куда был передан автомобиль, моей и того, кто был за рулём, объяснительной, постановления судьи о назначении наказания и времени и дат в документах, следует, что я был задержан не в том автомобиле, который был объявлен в угон, а ориентировка на угон поступила через час после моего задержания. И я был задержан не в том месте, как указывают сотрудники ГАИ в рапортах о моём неповиновении, и уже через 15 минут предстал перед судьёй, когда этого времени даже не хватило бы добраться от указанного адреса места задержания до здания суда.
— И если это был суд, а судья Неганова была судьёй, — сказал я, — то перед вынесением мне наказания она не видела или не брала в руки дело.
— Нужно было обжаловать в суде, — повернулась в мою сторону Лясковская, а потом продолжила разговор.
Я продолжил рассказ, как не представлявшиеся мне люди ночью, закоулками и проходными дворами, избегая движения по открытым улицам и проспектам в наручниках в частном автотранспорте перевозили меня из одного РОВД в другой скрытно и тайно — видимо, чтобы затерять мои следы. Как я провёл ночь, сидя на маленькой железной лавочке, на которой едва помещался, в маленькой камере строящегося участка милиции, за железным забором. А утром, через лесопосадку, в которой мне тыкали в затылок пистолет, пихали и толкали со словами «ты будешь копать себе могилу», привезли в следующий РОВД, где я находился следующие семь суток. Избивали на допросах. Без еды, сна. В холодной камере. С водой и туалетом один раз в сутки. Я рассказал, как вбивали мне в голову, что я заказчик убийств. И пытались из меня выколотить номера иностранных счетов, на которых я якобы укрываю сотни миллионов украденного из бюджета НДС. А все мои аргументы, что я даже не знаю потерпевших, а НДС получал по решению судов, приводили к тому, что меня били больше, сильнее и чаще.
Я рассказал, как проводились очные ставки с ныне подсудимыми, которые в то время были с синяками на лице и онемевшими пальцами, и им помогали держать ручку, что хорошо видно в деле по подписям. А их свидетельства о причастности меня к заказным убийствам разнились настолько в перетягиваниях на себя друг другом ролей в организации этих преступлений, что присутствовавший прокурор охарактеризовал их разоблачающие показания, как «один врёт, а второй говорит правду», высказывая сомнения только в том, кто говорит правду, а кто врёт. И при очевидности оговора, что потом подтвердилось отказом от показаний указанных лиц, меня и далее продолжали держать в камерах РОВД, бить и допрашивать о финансировании мной политических партий, фракций и отдельных депутатов в парламенте, о моих взаимоотношениях и связях с высокопоставленными государственными чиновниками, должностными лицами руководства СБУ и МВД. И о том, где я прячу украденный НДС.