— Нет, — сказал Сергей. — На свободе. Её свидетелем сделали, она всё подтвердила в суде, и мне дали ПЖ.
Сергей рассказал, что он из-под Белой Церкви. Три года прожил с женой, зная, что она ему изменяет и где её искать. Вернувшись нетрезвым с работы и не застав её дома, он отправился в дом на соседнюю улицу, где нашёл супругу в компании трёх своих полураздетых знакомых. Они тоже были изрядно пьяные, и он взял с кухни нож и убил их, а жену забрал домой. Его никто не видел. Долго не могли найти, кто это сделал, но потом пришли к его жене, и та рассказала, что убивал он. В это не сразу поверили, так как потерпевшие были больше по комплекции. Он признал свою вину и показал всё на воспроизведении, а затем отказался от показаний. Но жена подтвердила всё в суде, поскольку ей пригрозили, что в противном случае сделают соучастницей. Она помогала ему отрезáть части тел, начала говорить, что они заманили её в дом, а потом изнасиловали. А на суде — что муж заставлял ее отрезáть части тела.
Мы с Анатолием спали на нарах, а Дима и Сергей — на полу, кладя матрасы не вдоль, а поперёк камеры. Ноги и голова — под двумя нарами, средняя часть тела — в проходе.
Анатолий к Сергею проявлял безразличие — сидя на наре, лепил розочки. А Дима Сергея сразу невзлюбил.
— Делай хоть что-нибудь, — говорил он ему. — Тебя тут кормят, дают курить, а ты даже за собой не убираешь!
Сергей брал тряпку и мыл пол, что-то говоря себе под нос, что ещё больше раздражало Диму. Он забирал у Сергея тряпку, а потом сидел на скатке под дверью и читал. Сергей-людоед — так его называли на участке — всё время молчал. Или сидел у меня на наре и смотрел телевизор, или курил. Я перечитывал приговор, иногда обращаясь к Диме, у которого явно по украинскому языку в школе было «отлично». И смотрел, какие дополнительные доказательства в опровержение можно было бы предоставить Верховному суду.
В среду была баня. Как и в прошлый раз, всех вместе отвели на первый этаж и закрыли в помещении, которое было разделено решёткой. С одной стороны — раздевалка, вешалка с несколькими деревянными колышками и скамейка, с другой — баня, облицованная бордовой кафельной плиткой с двумя длинными хромированными кранами, душевыми хромированными шлангами с рассеивателями и регуляторами холодной и горячей воды. Кому нужно было подстричься, выходил в Г-образный коридор в наручниках, где банщик-прапорщик Коля на табуретке стриг налысо машинкой. Остальные в наручниках ожидали в помещении бани. Потом переходили за решётку. Прапорщик на дверь в решётке вешал замок и снимал наручники. Спрашивал, кому нужны станки. Коля был доброжелательный человек и во времени не ограничивал. Двадцать-тридцать минут под двумя кранами и душевыми шлангами на помывку, хотя и по очереди, хватало. После этого сдавались станки, руки впереди застегивались наручниками, и всех вели обратно.
В четверг дежурный сказал всем надеть оранжевые робы, потому что начальник будет делать обход. После прогулки, часов в одиннадцать, открылась дверь «бункера», а потом дверь первой на этаже камеры.
— Отошли к стене! — громко сказал дежурный.
Потом было слышно, как открылась дверь второй камеры и, наконец, нашей. Мы отошли к стене под полку с телевизором, разместившись по двое в проходе между нарами.
— Тесновато у вас тут, — осмотрев маленькую камеру с двумя нарами на четверых, заметил начальник. — Поможешь? — добавил он, глядя на меня. — Если будет железо, то можно снять с окон глухие решётки — «баяны». Металлизированное стекло у нас есть. И можно будет наварить по второй наре.
— Помогу, — сказал я.
— К тебе вот он подойдёт, — показал Скоробогач на невысокого роста коротко стриженного лейтенанта из режимного отдела.
Когда в следующую свою смену корпусной принёс телефон, я попросил Олю купить с доставкой в СИЗО необходимый металл для замены глухих решёток и установления в камеры участка ПЛС дополнительных нар как второго яруса. И занялся подготовкой получения дополнительных доказательств в опровержение приговора.
Я связался со Светланой Кондратович — бывшим начальником таможенного отдела ООО «Топ-Сервис» и брокером «Топ-Сервис Восток» — и попросил её разыскать всех таможенных инспекторов, проводивших досмотр и таможенное оформление грузов по экспортным контрактам руководимого мной ООО и состыковать их с моим адвокатом, чтобы тот мог взять у них показания для предоставления в Верховный суд, и их там допросят в опровержение сделанного в приговоре вывода о фиктивности экспортных поставок и, как следствие, организации мной банды для прикрытия фиктивного возмещения НДС. Впоследствии такие показания были получены, из которых следовало, что таможенные инспектора перед тем, как затаможить автотранспортное средство согласно своим обязанностям, досматривали груз и сверяли его количество с накладной. Также по совету Светланы моим адвокатом был сделан запрос на Киевскую региональную таможню, в том числе контролирующую выход затаможенных грузов с территории Украины, по средствам возвращения в её отдел второго из пяти экземпляров деклараций о пропуске автотранспорта с грузом через границу с личной печатью таможенного инспектора, осуществлявшего выпуск.
Впоследствии адвокатом был получен ответ из таможенной службы РФ, что грузы, следовавшие по экспортным контрактам ООО «Топ-Сервис Восток» (в том числе в адрес «Невского ветра»), были доставлены в РФ и прошли таможенную очистку. Это ещё раз свидетельствовало (при наличии решений Высшего арбитражного суда о законности хозяйственной деятельности), что руководимое мной предприятие возмещало НДС, а это опровергало приговор в части мотивов преступлений.
Я, Дима, Сергей и Анатолий уже не находились постоянно в одной и той же камере. Теперь внутренними инструкциями департамента исполнения наказаний для пожизненного заключения был введён перевод из камеры в камеру каждые десять дней. Официальная версия — чтобы в камерах не делали подкопы. Неофициально дежурными делалось предположение, чтобы жизнь на ПЛС сводилась к «существованию на вокзале». Один раз в десять дней дежурный давал команду «переезд», и каждый свои вещи, скатку и сумки за несколько заходов с руками, застёгнутыми впереди наручниками, нёс по коридору и по узкой лестнице с этажа на этаж. Когда с первого на третий, когда со второго на первый, когда из камеры в камеру на том же этаже. Каждая следующая камера была примерно того же размера. Когда чистая, когда грязная, с немытой дючкой, чёрным полом от пепла и бычками под нарами вперемешку с газетными окурками от самокруток. Когда с засохшими наломанными кусками «свободского» чёрного или белого хлеба, запихнутыми за решётку, закрывавшую батарею из нескольких секций, вперемешку среди прочего мусора, обрывков бумаги и мятых сигаретных пачек, с кусками заплесневевшего сала и леденцов без фантиков. Дима говорил, что так сходит с ума один из «пыжиков» — косит под дурака. Получает передачу и начинает продукты пихать за решётку в батарею. Делает сигары из окурков с фильтрами, заматывая их в полиэтилен трубочкой, и чётки из налепленного на нитку хлеба — в качестве «благодарочки» в соседние камеры за переданные ему сигареты и чай. А иногда запрыгивает, как обезьяна, на первую оконную мелкую решётку, удерживаясь пальцами рук и ногами, и начинает её трясти. Тогда в камеру заходят корпусной и контролёры, снимают его с решётки, дают ему пизды и пристёгивают на несколько часов за руки и за ноги к наре. Сокамерников возвращают в камеру, и когда они говорят, что он уже успокоился, с него снимают наручники. Говорили даже (Анатолий кивнул головой), что, когда выход на прогулку был не обязательный, он оставался в камере и справлял большую нужду в сумки сокамерников. Ему за это в камере дали по голове. И он перестал это делать — гадил только в свою сумку, а баланду высыпáл на свою нару, из чего был сделан вывод, что «косит».
Через несколько недель Сергея-людоеда отсадили, а в камере в этот же день появился новый сокамерник, осуждённый в этот же день к ПЖ. И ДПНСИ так же сказал: «Смотрите». На вид ему было лет двадцать — черноволосый худощавый парень. С его рук сняли наручники, предварительно положив в камеру скатку и сумку с вещами, отобранными на шмоне для пользования в камере. Закрылась дверь, и он с недоверием посмотрел на присутствующих.
— С суда? — спросил Дима.