Это в том числе подтверждали и коренные разногласия в показаниях Олейника и Рудько, когда один гнал другого вверх по лестнице, а другой того в обратном направлении на улицу и через трамвайные пути. И которые после работы оперативников могло устранить следствие, имея пластилинового Рудько. Но, вероятно, не стало — чтобы показать, что он сам, если и без адвоката, добровольно давал показания.
А потёртость у Олейника на лице могла быть не чем иным, как имитацией телесных повреждений, с которыми он обратился в милицию, как с дополнительным средством давления (поговаривали, что «Рико» состоит из бывших сотрудников правоохранительных органов) если не в суде, то перед судом, на руководство ООО «Линда» и на ООО «Топ-Сервис», которое дало гарантийное письмо и учредителем которого был Фиалковский. То же самое вполне могло быть и в случае Гирныка. За исключением того, что по фотографии он опознавал нападавшего. А в суде мог и не опознать, чем, может быть, и подстраховалась судья, не доставив Вишневского в зал. Или Вишневский этот эпизод брал на себя, потому что, как говорил Маркун, в день задержания он был на «кумаре» (болевой постнаркотический синдром). И получил от оперативников дозу. Однако ввиду своей шизофрении всё равно сделал назло, предоставив следствию вместо оговорённого другой, свой мотив нападения.
Или в этом эпизоде в случае Вишневского нашло подтверждение, что «Киев — большая деревня», как было принято говорить. А в случае Гирныка, как было признано считать, кто ищет себе на мягкое место приключений, тот всегда их найдёт.
Как и в абсурдности позиции Лазаренко, когда Макаров был теперь не только бандитом, рэкетиром, а ещё и сценаристом, режиссёром собственного дела, предлагая Лазаренко ещё до задержания, чтобы он брал на себя преступления, может быть, и не было ничего абсурдного. А за такие показания в суде адвокат (государственный) Лазаренко выменял что-нибудь для своего подзащитного и его друга Ружина. Лагерь, например, или обещание, что им, может быть, не дадут ПЖ (то есть ПЗ (пожизненное заключение), — без «М» в ПМЖ, и ещё что-нибудь для себя.
Предполагать можно было всё что угодно.
Ясно было только то, что я не имел к этим преступлениям никакого отношения.
Понятно, что меня ставят на место Фиалковского.
И очевидно, что на данном этапе судебного следствия (если, конечно, Гирнык, Олейник, Шагин, Демьяненко, Арабаджи, Фиалковский и Морозов не были в преступном заговоре по хищению из бюджета НДС, в котором «Рико» не поставляло банку ООО «Линда», а ООО «Линда» не поставляло готовую продукцию ООО «Топ-Сервис», а просто обменивались документами-воздухом) обвинение стало само себя опровергать.
И если этого не видела Лясковская, и если этого не видел Соляник, то это видели те, кто вёл в суде эту линию обвинения.
Следующее судебное заседание, которое должно было начаться с допроса подсудимых по следующему из оставшихся пяти эпизодов, началось с того, что сторона обвинения ходатайствовала о приобщении еще двадцати пяти томов к материалам уголовного дела и судебного следствия.
Суть зачитанного прокурором ходатайства заключалась в том, что данные материалы являются копиями материалов из хозяйственного уголовного дела, возбуждённого против руководителей предприятий ООО «Топ-Сервис», «Топ-Сервис Трейдинг», «Топ-Сервис Восток» и других предприятий, как было сказано в ходатайстве, со словосочетанием «Топ-Сервис» и связанных с ними структур по факту незаконного возмещения этими предприятиями из бюджета НДС. И обвинение просит приобщить эти материалы как дополнительные доказательства по рассматриваемому делу.
Лясковская выслушала прокурора и спросила мнение других участников процесса по заявленному прокурором ходатайству.
Владимир Тимофеевич поднял руку и сказал, что он просит ходатайство отклонить.
— Согласно нормам УПК, — продолжил он, — материалы уголовного дела, по которому не принято судебного решения, не говоря уже о том, что не было предъявлено обвинение, не могут являться доказательствами по другому делу. Тем более, — добавил он, — из ходатайства прокурора не ясно, доказательствами чего и по каким эпизодам эти материалы являются.
Лясковская выслушала моего адвоката, потом мнение других участников процесса, в том числе моё, и их защитников, единогласно поддержавших Баулина, один из которых добавил, что в практике судопроизводства отсутствует такой термин, как «дополнительные доказательства», а есть просто «доказательства», и удовлетворила ходатайство прокурора о приобщении двадцати пяти томов. А потом — ходатайства подсудимых и их адвокатов на ознакомление с этими томами. Но дальше судебный процесс в этот день не двинулся. Один из защитников сказал, что он получил СМС и срочно по семейным обстоятельствам вынужден покинуть зал судебного заседания.
— Уже Новый год на носу, — сказала Лясковская и распустила участников процесса до пятницы.
Прямо над камерой, в которой я находился, разместился Жора Янев — по разговорам среди заключённых, лидер белоцерковской преступной группировки, обвинявшейся в пятистах эпизодах ограблений и сейчас ездящей всем составом из двенадцати человек на суды.
Ходили рассказы, что члены этой банды, как квалифицировала их действия прокуратура, специализировались на дальнобойщиках: устраивали засады перед инсценированными авариями на трассе, выставляли голосовать девочек и после этого заворачивали фуру в лес. Залезали в кабину к водителю с обрезом во время движения. И ради развлечения выгружали из машин мешки с сахаром и колёсные покрышки на ходу.
Жоре было под шестьдесят. Он ранее был судим. Сам Жора в оппозиционных газетах называл себя политическим узником. Ездил на суды в любое время года в тапочках, голубых кальсонах и чёрной футболке с красным черепом. И плюс ко всему славился радикальными методами защиты. Поговаривали, что во время ознакомления якобы исчезла треть листов из томов дела. И когда было принято решение Жору и подсудимых, проходящих с ним по делу, знакомить в клетке в суде, они поровну разделили пять выданных томов на всех и съели в знак протеста на ограничение человеческих условий ознакомления.
Было так или нет, но Жора имел авторитет среди строгого режима — считался человеком конкретным и очень серьёзным. И я у Жоры хранил свой новый телефон — закруглённый со всех сторон маленький «Самсунг». Тайсон сказал мне, что он Жоре написал, что это очень ответственно и что тот ему отписал, что носит сам. Телефон, которым пользовался я, носил Тайсон. Я поговорил с мамой и Олей, почитал обвинительное заключение по следующему эпизоду и пораньше лёг спать.
Но в пятницу суд не состоялся. Меня в числе других подсудимых вывели на боксики приёмки. Туда в осеннее время с клеток этапки снова переместилась отправка в суды. И перед самой загрузкой в автозак начальник конвоя отказался доставлять в суд Маркуна. Хотя тот утверждал, что у него грипп, начальник конвоя отправил Маркуна в медкабинет и получил заключение, что в крови Маркуна содержится алкоголь.
Без одного из подсудимых суд состояться не мог — и меня вернули в камеру.
В пятницу к нам подсадили ещё четверых человек: одного грузина, двух армян и одного молдаванина. Количество людей в камере стало в полтора раза превышать количество спальных мест.
С армянами я быстро нашёл общий язык. Это были взрослые люди. Один — аварийщик, который ждал решения суда. Второй шёл этапом по депортации в Армению. Я сказал, что они очень похожи на двух моих знакомых — Лёву и Аршака. И предложил им одно на двоих нижнее спальное место. Сказал, что я, Тайсон и Владик разместимся на двух. На что те согласились. Однако Тайсону третьим спать не пришлось. Он сказал, что ему уже давно все похуй. И переместился на верхнюю нару, которая всегда оставалась свободной, потому что со стороны туалета её нельзя было прикрыть занавеской.
Грузину было тридцать. Он сказал, что он «по краже в отказэ».
— От делюги или от показаний? — спросил я.
— Ты смотрящий? — прохрипел он почти шёпотом.
— Телевизор, — ответил я.
Он что-то ещё хотел сказать или спросить.