И вот — опять тишина, ширь и ветер. На сизой реке вспухала волна и словно открывались и закрывались бельма барашков. Противоположный берег, низкий, плоский, казался то синей, то желтой ниткой под тенью от облаков. Гудки буксиров тяжело, вяло отрывались от черных труб, а летели далеко, как на длинных крыльях. Эхо с той стороны не доносилось. На пристани, у береговой кромки плясали и чесались бортами и носами лодки.
С маленького дебаркадера, скрипящего на цепях, вошли на колесный однопалубный пароход, казавшийся безлюдным. «Эй, на «Комете», вверх или вниз?» Голос ниоткуда: «Вверх…» Когда же отвалили и, бодро шлепая по воде плицами, держась берега, поплыли со скоростью пешего посыльного, Марина тоскливо осмотрелась.
— Вы что-нибудь знаете о Янке?
— Я как раз хотел вас спросить о нем.
— Ничего… Ничего — с начала испанской войны. Мама угасает на глазах. Хоть бы одно письмо или что-нибудь, с какой-нибудь оказией… Ну, если он в Испании! Помните, потопили наш пароход с оружием? «Комсомол»… Может, он был на этом пароходе?
— Я говорил с одним знакомым… бригадным комиссаром… — сказал Георгий. — Он — оттуда. Жив-здоров, даже не ранен.
— Значит, Янки нет в живых.
Георгий мельком посмотрел в сторону Анны.
— Я думаю, вы его скоро увидите.
— Где?
— Дома, разумеется.
— Ой… не надо, не надо так…
— У меня предчувствие, Марина.
Анна удивилась словам Георгия, но сказала:
— Это правда. Он всякий раз угадывает, когда Янка близко.
Сказала и покраснела под взглядом Марины.
Часа через два «Комета», пыхтя, кряхтя, грузно ворочаясь и спихивая дебаркадер с бревенчатых упоров, пришвартовалась к пригородной пристани Студеный Овраг.
Тут берег был жгуче-зеленый. К воде спускался непролазный кустарник. Трава росла из гальки, сплошняком, без проплешин. Круто вверх, на гору всползали тесные заросли дуба, клена и орешника. Лес стоял на камне, но даже ветвей не было видно под пышной листвой. Впереди, цепью, подобно пальмам на тропическом побережье, тянулись голые стволы старых осокорей.
По дну темного, как щель, овражка, стока весенней воды, поднялись в гору.
Большой светлый овраг рассекал берег на многие километры. Овраг постоянно дышал студеным ветром, за что и получил свое название. Здесь начинались Жигули. Выше по реке, на виду у Студеного Оврага, громоздились на том и этом берегу две заглавных горы — Крестовая и Могутовая; это Жигулевские ворота.
Поселок лежал в горле Студеного Оврага. Марина привела гостей в двухэтажный оштукатуренный барак. Мать встретила их на крыльце. Эту женщину гости, пожалуй, не узнали бы. Черноволосая, кареглазая, она ничем не напоминала Янку. И вовсе она не казалась угасающей.
— Мама, им ничего не известно, — сказала Марина, как только ступила на крыльцо.
— Поди, возьми молока у Нюры, — сказала мать.
Она не заговаривала о Янке. Отобрав у Георгия чемодан, она отправила гостей мыться на Волгу, затем усадила за стол, выпила рюмку «московской», привезенной Георгием, и стала рассказывать об отце и деде Янки.
В июне восемнадцатого, почти двадцать лет назад, во время чехословацкого мятежа, большевистский комитет послал Небылов в белые казармы — пропагандировать солдат чехословацкого корпуса. Казармы помещались в слободе, на том месте, где нынче стоит ультрасовременный подшипниковый завод (вторая пятилетка!). Там и погибли оба — отец и дед.
— Это был в то время главный фронт — Восточный, — сказал Георгий. — Ленин говорил, что спасение революции на чехословацком фронте. Он говорил: не только русской, но и международной…
А Анна подумала, что на том же Восточном фронте решилась судьба и ее отца. Тут недалеко, под Оренбургом, Анна осиротела; была она тогда чуть старше Сережи.
Георгий распаковал чемодан, и Анна вручила Вассе Антиповне и Марине набор дефицитных ниток «мулине» для вышивания и флакончик духов марки «Ленжет», которую, по данным «Вечерней Москвы», хвалили на парфюмерном конкурсе известные ленинградские актрисы: Тиме, Вольф-Израэль и другие. Подарки так понравились, что Анне стало не по себе. Георгий, слегка хмурясь, свинчивал спиннинг. У всех на уме был, конечно, Янка и то, как он любил и умел дарить.
— Ну, дети, дети… — нетерпеливо выговорила Васса Антиповна и показала на дверь. — Вон пошли! Видеть вас хочу, но не раньше, чем к ужину.
— Мама, надо же им чуточку отдохнуть… с дороги…