— Так точно. Час, как от него. Командир роты ранен в голову, замполитрука Шумаков принял командование ротой.
— Это мне известно. Что он делает?
— Закапывается.
— До сих пор? Так с утра и не перестает?
— Нет вроде…
— Что значит «вроде»? Что он делал, когда ты уходил?
— Закапывался.
— Кто же это его надоумил? Может, раненый командир? Или ты?
— Нет. Он сам.
— Так, Федя, та-ак… Грамотный мужик, а?
— Между прочим, товарищ майор, с ним тот самый флейтист. Неведомо какими путями к нему попал. Говорят, прилепился после противотанкового рва и не отстал. А Барабохин его в потери записывает…
— Это понятно, — сказал Небыл. — Я бы сам прилепился к Шумакову, как к брату.
— Нашли там в какой-то яме еще гражданского, из здешних жителей. С гармонью. Шумаков их обоих — в переднюю траншею, заставил играть. Шпарят дуэтом без передышки.
— Зачем?
Адъютант небрежно пожал плечами. Командир полка насупил брови.
— Ну, так я тебе объясню, зачем! Попозже…
— Я понимаю, товарищ майор: хочет подбодрить…
— Вопрос: кого подбодрить, младший лейтенант, — перебил майор. — Противника он «подбодряет»! Дошло? Ты что такой — на себя не похожий? Чем недоволен?
— Выгнал он меня, товарищ майор.
— Как? Моего офицера связи?
— Велел вам доложить, что выгнал…
— За что? Мешал ты ему?
— Нет вроде…
— Опять «вроде», — проговорил Небыл, прищуриваясь. — Хотел принять командование ротой?
— Хотел, товарищ майор…
Ян рассмеялся от души, хлопнул ладонью по столу.
— Ну, спасибо, что хоть не темнишь. Опиши, что перед ним?
— Метрах в ста кустарничек, такой дрянненький. Оттуда простреливают короткими очередями, редко, лениво. Раз в пять минут примерно кидают одну-две мины по тому месту, где флейта и гармонист. В общем, тихо…
Ян пристально оглядел адъютанта с ног до головы.
— Ты что это дурака валяешь, Александр Мокеевич? Ты что мнешься? Нездоров?
— Так я говорю, товарищ майор: перед его траншеей — два танка.
— Два танка! — вскрикнул командир полка.
— Ну да. Один, который подальше, горел. Экипаж его Шумаков расстрелял, валяются на виду трое. Другой танк поближе — на одной гусенице. Экипаж внутри, но огня не ведет, башня задрана к небу.
Небыл бегло, нервно постучал концами пальцев по столу.
— Вылазки немецкие были к танкам?
— Пока Шумаков не подпускает. И его к ним не подпускают. Вот что ночь покажет… Но врет… врет в глаза, будто первый танк тот флейтист поджег!
— Ах, ты… сукин ты сын… — сказал Ян, не повышая голоса, скупо приоткрывая свой большой рот. — Начальника штаба ко мне!
— Он уже знает все… — быстро проговорил адъютант, и лоб его под кубанкой вспотел. — Товарищ майор! Головой отвечаю, что вранье. Может, сам Шумаков поджег, ничего не скажу, но только не тот. В жизни не поверю. Врет нахально…
— Хор-рошо врет, Саша! Поучиться у него врать. А если не врет? Сказано: тяжело в ученье — легко в бою.
— Вообще-то метко он… бросает эти… бутылки «КС»… Говорит, что набил руку на игре в кости. Что эта за игра?
— Азартная. На большие деньги, — с усмешкой ответил Ян.
— Вот видите! При чем тут танк?
Небыл покачал головой.
— Ревнуешь, завидуешь? А еще хотел принять роту. Ты герой, Саша, но не командир. По мне, брат, танк, который флейтист поджег, всего дороже.
— Простите, не доходит, товарищ майор…
— А ты не дури, не дури у меня. Начальника штаба, я сказал!
— Есть. — И тут же зажужжал зуммер.
Гость из фронта заметно покраснел. Он слушал командира полка с накипающим раздражением. Терпение его истощалось.
— Прошу прощения, товарищ подполковник, — бросил вполголоса майор и тут только заметил на его петлицах серебристый значок военюриста, блеснувший в свете керосиновой лампы.
«Прокурор? Начальник трибунала?» — подумал Ян, но и теперь намеренно не осведомился, с кем имеет дело.
Он встал, оперся руками о стол и, глядя себе на руки, словно под ними была расстелена карта, сказал:
— Состояние вверенной мне части расцениваю как трудное. Второй батальон, на моем правом фланге, продвинулся всего метров на восемьсот, третий, в центре, — на четыре километра, как уже докладывал младший лейтенант, а первый, правофланговый, — порядка семи-восьми километров. Как раз головной ротой на правом фланге командует замполитрука Шумаков. Таким образом, я зарвался правым флангом и увяз левым. Управление полком в настоящий момент считаю расстроенным. Не научились пока еще воевать в условиях тактического успеха, в глубине. В этом вопросе нет зрелости — головокружение. Как говорится, взяли высокую ноту, натужились до самого сильного форто-фортиссимо… и сфальшивили, пошли врозь!