Анна упала. Она лежала на теплой земле, и в ее открытом глазе отражалась травинка и висящий на ней черный муравей. Стрельба отдалялась и утихала.
Муравей прыгнул на веко Анны, побежал по ресницам, ловко перебирая лапками, балансируя усами. А в глаза ее и в рассеченную грудь лился зеленый нежный мирный свет, как будто она лежала в воде, под водорослями.
23
С утра Анна садилась шить. За шитьем светло и покойно думается. Мысли текут неторопливо, прозрачные, как вода тихой речки. И можно совсем ни о чем не думать, пока не уколешь иглой палец. Перед глазами только шов, строчной, втачной, если шьешь, или гладью, крестом, если вышиваешь.
Анна примеряла Сереже длинные брюки к первому сентября, когда, по обыкновению неожиданно, вошел в дом своих друзей Небыл.
Он стоял на пороге, плечистый, немного грузный, и щурил на Анну и Сережу маленькие васильковые ясные глаза. Всё, как прежде: сапоги яловые, усы, рыжеватые от махорки, ворот безупречно чистой рубахи расстегнут, галстук на боку, в обеих руках — свертки, обвязанные шпагатом…
Анна поднялась с колен, вынула зажатые в губах булавки и, не глядя, воткнула их в красную бархатную подушечку, сшитую в виде сердца.
— Янка… ты? Откуда ты взялся? Слушай! Ты жив? Ты… приехал?
— Содержательные вопросы, — сказал Небыл. — Отвечу разом на все: я из Куйбышева… и из других восточных мест.
Анна, вскрикнув, обняла его. Вскрикнул негромко и он — булавки впились ему в шею.
— Ты видел, искал его? Он что-нибудь прислал с тобой? Что ты молчишь?
Ян ответил:
— Салют тебе от него… Салют, дорогая моя. Этому салюту полгода.
— И всё?.. Почему?
Ян коротко пожал плечами.
— Тоже вопрос, между прочим… Прости меня, не все сразу постигаешь холодным рассудком. У тебя с ним такие тонкие отношения… как в приключенческом романе!
Глаза у Анны потухли. Янка балагурил по обыкновению. В своем ли он уме?
— Ма… это он любит купаться? Он? — зашептал Сережа, придерживая длинные брюки; они разваливались на две половинки.
Небыл подошел к нему с протянутой рукой.
— Он самый… Обниматься не станешь, конечно?
— Не хочется.
— Читать умеешь?
— Да-а.
— Драться научился?
— Не знаю. А что?
— Так может, ты и п л а в а т ь умеешь?
— Ге-ге… Еще бы!
— Успел уже попробовать… утонуть! — сказала Анна с нетерпеливой улыбкой.
— Я не пробовал! Не хотел! Какой же дурачок захочет?
— Видишь ли… Пока что дурачки не перевелись, и они все разные, — сказал Небыл, — а умники на одно лицо. Поэтому, наверно, так трудно выделиться среди дурачков, зато легко — среди умников…
Анна прикрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.
— Неужели то, что про тебя болтали, правда? Ты был таким дурачком? Я не прощаю тебе этого, запомни…
— Это я выучил наизусть, — сказал Небыл. И вытащил из оттопыренного брючного кармана жестяную коробочку с махоркой.
Сережа не спускал глаз со стола. На столе лежали свертки, обвязанные шпагатом. Но мама не стала их разворачивать и не дала чаю с повидлом, а ни с того, ни с сего накинула на плечи косынку и пошла с дядей по делам. Пошла — и пропала!
Сереже надоело ждать. Тетя Клава накормила его вкусным борщом, а вечером взяла с собой в кино «Уран». Из кино домой Сережа бежал, мамы дома не оказалось. Не было и дяди Яна. Зашло солнце, настала ночь. К сверткам Сережа не прикоснулся. Нарочно постелил себе одному, разделся и лег, решив встретить маму строгим взглядом из-под одеяла.
— Ну, не мучай, рассказывай, — попросила Анна, как только вышла с Небылом на улицу.
Он насупил русые брови, выцветшие добела.
— Мучить — мое призвание, рассказывать — страсть; особенно о том, чего никто не знает, а я будто бы знаю.
— Ты не хочешь мне говорить? Ты мной недоволен?
— Я тебя люблю, если мне память не изменяет.
— Янка, милый, верный… Ты же самый мудрый на свете водяной… Я одна, Янка, одна! Я сама от всех бегу. Пятого августа, в годовщину его отъезда, пошла на кладбище, к матери. Ты первый, с которым я…
— А Федор?
— Федя, друг, единственный не верит, что я и Георгий в разводе. Единственный!
— Знаешь ли что, — сказал Ян, осматриваясь. — Пойдем куда-нибудь выпьем?
— Это тебе нужно?
— Жажду. Стражду.
Они прошли по улице к площади Дзержинского, мимо громоздкого здания НКВД на углу, потом по Театральному проезду и вошли в «Метрополь».
В просторном зале с бездействующим фонтаном и с высокой узкой пустой эстрадой было темновато и прохладно. Зал чем-то походил на кухню Зинаиды Шумаковой. Сюда — не хотелось, но Небыл взял Анну под руку и повел к фонтану.