— Мы обязаны продолжать, обязаны! — твердила она. — Я должна во что бы то ни стало увидеть Тау Кита!
Копия этой картины висела в нашей каюте, сверкая всеми своими необыкновенными красками, с непреодолимой силой увлекая нас в глубины космоса.
Наша каюта!.. Я тупо уставился на тюбики с красками и вдруг в отчаянии стал топтать их ногами.
Надеяться на встречу с людьми можно повсюду, но только не в вечной ночи космоса. Шансы на встречу столь ничтожно малы, что практически она полностью исключается. Но заведомо понимая всю нелепость надежды, я все-таки заставлял себя думать о спасении, и это немного успокаивало меня, хотя такое успокоение граничило с сумасшествием. Собственно, я даже не искал выхода, а просто пытался отогнать мысль о неизбежной гибели.
Как долго я сидел в мрачном отупении? Не знаю. В конце концов я решился на осмысленное действие, единственно возможное в моем положении. Я надел скафандр и выбрался наружу. Лечу ли я или неподвижно повис в безвоздушном пространстве? Вокруг черная пустота. Я — единственное живое существо во всей этой необъятности, слабый, беспомощный человек, превратившийся в одинокую комету, потерянный для всех своих спутников и ожидающий полного исчезновения. Где я нахожусь, над своим отсеком или под ним? Низ, верх — эти понятия исчезли. Единственным механизмом, который все еще пытался как-то измерять время, была моя кровь — она судорожно пульсировала, словно крича: «Жив!»
И я написал это большими буквами на боковых стенах отсека, использовав все тюбики с белой краской. «Я жив!» — было начертано на одной стороне отсека. «Я жив!» — кричали буквы на другой. Последняя соломинка., за которую я еще мог цепляться. Призрачная и ничтожная надежда! Для моего спасения требовалось, чтобы какой-нибудь космический корабль пролетел поблизости (а что значит «поблизости» в космосе?), чтобы у него были включены прожекторы (а это случалось лишь в тех случаях, когда космонавты специально что-то искали) и, наконец, чтобы в их лучи попала та крохотная песчинка, в которой ютился я. Лишь в этом случае в немом равнодушии космоса раздался бы крик: «Я жив!»
Несмотря на всю неискушенность в математических расчетах, я прекрасно сознавал, что шансы на спасение равны нулю… Теперь оставалось только ждать. Как долго? Возможно, вечность. А что мне делать в моей затерянной в пространстве тюремной камере? Хотя время для меня уже остановилось, я все-таки ощущал его в нетерпеливом биении своего сердца. Сперва я решил регулярно принимать тонизирующие средства и просто лежать, думая о чем попало. Но в мыслях таилась смертельная опасность. Все они были населены людьми и здесь, в плену мертвой бесконечности, становились настоящей пыткой. Значит, необходимо было помешать им. Для этого я располагал большим запасом снотворного и мог бы себя усыпить, но я боялся тех страшных минут пробуждения, которые вновь и вновь будут убеждать меня в том, что не произошло никаких перемен, боялся, что не смогу в такое мгновение побороть не только свои мысли, но и подсознательные стремления. Я уже ловил себя на том, что машинально тянусь к рычагам, чтобы открыть люки и раствориться в пустоте… Но ведь я еще мог сопротивляться и, значит, должен был бороться до конца! Я упрямо надеялся, что какая-нибудь перемена обязательно произойдет еще до того, как иссякнут мои последние силы. Мне оставалось только надеяться — и ждать.
Значит, главной задачей стало обезвредить своих непосредственных врагов — собственные мысли и порывы. А для этого необходимо было погрузиться в сон и спать как можно дольше. Это было вполне осуществимо. Космические скафандры снабжены автономной системой жизнеобеспечения, терморегулятором и прибором для регенерации кислорода. Я снова принял большую дозу тонизирующего и надел скафандр. Регенерационное устройство работало безотказно. А если даже оно испортится после того, как я усну, я все равно ничего не почувствую. Не торопясь, постепенно, точь-в-точь как в операционной при гипотермической анестезии, я начал понижать температуру внутри скафандра. Когда температура моего тела дошла до 35 градусов, перед моими глазами поплыл туман, принявший смутные очертания Магды… Я вытянул руки вдоль тела, оставив терморегулятор включенным. Я знал, что температура тела постепенно понизится до 5 градусов, затем понижение прекратится и я останусь лежать в скафандре, погруженный в глубокий сон без сновидений. Только сердце будет биться, медленно и слабо, поддерживая еще теплящуюся жизнь. Я сам себя усыпил и, возможно, навсегда. Теперь мое положение может измениться, только если кто-то проникнет в этот склеп либо метеорное тело разобьет его вдребезги.
Сперва у меня появилось такое ощущение, словно пальцы моих ног погрузились в теплую воду. Затем постепенно чувствительность кожи полностью восстановилась, и тяжесть, давившая на веки, исчезла. Я осторожно открыл глаза.
Я лежал в большой полутемной комнате. Постель заливал нежно-голубой свет зарождающегося дня. Сквозь плававший перед глазами туман мне улыбалась Магда.
— Ты… — с трудом выдохнул я.
Она приложила палец к губам и улыбнулась так, как умела улыбаться только она одна.
— Где я, Магда?
— Ты со мной. Но тебе нужно спать.
Она наклонилась, мягко провела ладонью по моему лбу, а затем обрызгала из пульверизатора мое лицо наркотическим раствором с хорошо знакомым мне хвойным запахом. Засыпая, я почему-то упорно думал об одном: где мой скафандр?
Не знаю, долго ли я еще спал, но проснулся уже со свежей головой. Магда все еще сидела рядом и смотрела на меня. Лишь тогда я понял, что лежу в «белой гостиной» нашего космолета. Значит, меня спасли? Или все это было просто галлюцинацией?
— Сейчас тебе уже можно сесть.
Она погасила свет и открыла иллюминаторы. Снаружи чуть колыхался, словно спокойно дыша, ярко-синий небосвод, на котором сияли три огромные красные луны. Внизу тянулся пляж и море с лениво переливающимися фиолетовыми волнами. Высокие, синие деревья отбрасывали на пляж свои тени.
— Морской берег на Тау Кита…
— Да, любимый… Видишь, картина нас не обманула. Только ее краски были бледнее, чем в действительности.
Теперь, записывая по просьбе музея первых десятилетий космических полетов это происшествие, я невольно улыбаюсь. Как мог я хоть на секунду подумать, что друзья бросят меня в космосе и не сделают все возможное и невозможное для моего спасения? Почему мне взбрело в голову, что Магда покорится космосу? Ведь она всегда добивалась того, к чему стремилась, и добралась даже до морского берега на Тау Кита.
Правда, я был из рук вон плохо подготовлен в области техники. После случая, о котором я вам рассказал, было решено, что все участники любой экспедиции независимо от их основной специальности должны твердо усвоить принципы конструирования и вождения звездных кораблей. Так что мой горький опыт имел и положительный результат…
Тогда меня больше всего ужаснула мысль, что космолет и этот проклятый отсек стремительно удаляются друг от друга, причем отсек летит по никому не известной траектории и разыскать его в необъятном космосе можно только случайно. Если бы мне были известны, хотя бы поверхностно, принципы движения расходящихся ракет, я бы знал, что подобная ракета, запущенная с космического корабля, имеет точно рассчитанную скорость и траекторию, и, следовательно, космолет, с которого она начала свой путь, может при необходимости легко ее догнать. Нам известны орбиты сотен и тысяч крохотных астероидов, и было бы просто нелепо запускать ракеты, не имея возможности следить за ними. Сегодня это знает любой школьник. Вот почему мне так смешно собственное невежество тех лет…