– Ничего, – ответила мама и отошла от окна. Она повернула ко мне лицо. Часть волос, собранных в хвостик, выбилась и свисала прямыми каштановыми линиями по бокам – слева и справа от лица. Мама смотрела на меня долгим взглядом, видно, о чем-то задумавшись.
– Расскажи, что в школе происходит.
– Я не знаю, – рассеянно ответила мама и убрала одну каштановую линию за ухо, вторую оставила висеть возле лица.
– Витька не звонил?
– Нет… то есть да. Звонил. Привет просил передать.
Не звонил, значит. Я попытался снова отвернуться к стене, дернул руку, и иголка снова дала о себе знать. Как же неудобно лежать под капельницей! Особенно когда тебе никто не звонит.
– Папа обещал…
– Папа всегда обещает, – перебил я. – Мама, ты можешь идти. У тебя ведь перерыв на работе заканчивается.
– Антоша, – мама подошла, села на табуретку рядом с кроватью и потрепала меня за волосы. Мне стало как-то смурно от этого.
– Мама, – сказал я и замолчал. Губы затряслись, и я втянул их в себя, чтобы не тряслись. Вообще-то мне уже двенадцать, а в таком возрасте у мужчины не должны трястись губы. По крайней мере, мне так кажется. И комок в горле тоже не по возрасту. Особенно некстати, когда ты пришпилен к кровати иголкой, как какой-нибудь жук. Чтобы тебя разглядывали все – мама, например, твои трясущиеся губы, – а ты не мог бы пошевелиться.
– Я пойду, – тихо сказала она, отвернувшись. Она шмыгнула носом. Ей-то чего плакать? Это я в больнице лежу. Может, у нее насморк?
– У меня насморк, – сказала мама и шмыгнула еще раз. – Пока, Антоша. Завтра не смогу прийти, только послезавтра.
– Ладно. Хорошо.
Она встала и ушла.
7
Я лежал лицом к стене. Потрогал стену – немного шершавая. Окно бросило свой клетчатый отпечаток на пол. Ночь лунная. Я разглядывал этот отпечаток, чтобы поскорее уснуть, пока мне не надоело.
Вспомнил, как гулял сегодня. На этот раз я не встретил того пацана. Может, его уже выписали или просто в палате сидел? От нечего делать осмотрел гномскую дверь. Ничего интересного. Тем более со мной была медсестра. Ходила за мной тенью, молчала. Разглядывала кусты.
На ужин приносили кашу и котлету. Не люблю кашу и котлету. Но пришлось есть – молчаливая медсестра молча настаивала. Вообще-то, она не всегда молчит. Но обычно – да. И непонятно, добрая она или злая.
У меня рядом с кроватью есть кнопка вызова. Чтобы эта медсестра прибежала ко мне в палату, если что. Я нажал сегодня, она пришла, спросила: «Чего?», я сказал: «Ничего», и она ушла. Так и не понял, зачем нужна эта кнопка.
За стеной вздохнули. За сегодня – первый раз, а я уже свыкся с этими вздохами, будто лежу тут не знаю сколько. Вот еще один.
– Антоша… – раздался шепот. Я думал, мне показалось. Зачем там кому-то шептать мое имя? И не просто кому-то – я же знаю кому – психичке, которая постоянно вздыхает и орет. Хотя как орет, я не слышал ни разу.
– Антоша, – повторил голос чуть громче. Я уставился в розеточные дырки-глаза. Они равнодушно смотрели на меня.
Прошло минут десять, я не слышал больше вздохов и своего имени. Уснула. Или затаилась. Я смотрел в потолок. Тишина натянулась где-то между мной и потолком – как канат, когда играют в перетягивание каната. Я смотрел на эту тишину. Мне казалось, если ее отпустит неведомый кто-то, кто ее держит, она упадет на меня и накроет, как одеяло.
– Антоша, – позвали снова как-то безнадежно и очень тихо, я едва расслышал. Я представил себе, как уродина лежит, скорчившись, на своей кровати, подставив губы близко-близко к розетке, и произносит мое имя раз за разом. Я осторожно, чтобы не нашуметь, перевернулся на живот и накрыл голову подушкой. Не хочу слышать. Не хочу, чтобы меня там кто-то звал среди ночи. Почему я не могу уснуть?
Стало душно под подушкой. Я расслышал что-то вроде «привет». Или мне показалось? Я вытащил голову, замер в неудобной позе, пролежал так, наверное, полчаса или больше. Но розетка не произнесла больше ни звука.
8
Стены, стены, стены… Дома тоже есть стены, но их не замечаешь. Они прячутся за картинами, обоями, коврами, светильниками, а здесь они голые. Молчаливо обступают со всех сторон, не стесняясь своей наготы. В палате – они, в коридорах – они, даже когда идешь гулять, они спускаются вместе с тобой по лестнице, такие же неприкрыто белые, как и везде. Преследуют. Я вышел во двор и долго смотрел на траву. Зеленая. Снова вспомнил футбол. Мечтал о мяче, пока ножка костыля не провалилась в мягкую землю. Пришлось ее выдернуть и перестать мечтать о мяче.