Будешь ли ты учить меня, своего мужа, любить тебя губами? - с улыбкой прошептал он после, возле самых ее губ. - Или хочешь, чтобы я сам научил тебя этому?
Белая беспокойно двинулась под ним. Он что слышал их разговор с Осенним Листом? Чему она могла научить его? Что она знала?
Т-с-с, - закрыла она ему рот ладонью. - Ты слишком много говоришь...
Его смеющиеся глаза согласились с этим. Он с наслаждением прихватывал губами ее кожу, проводя по ней языком. Это уже не так потрясло ее, после всего того, что случилось в воде.
Ну да, он слышал ее разговор с Осенним Листом, сидя в зарослях ольхи, терпеливо дожидаясь, когда сможет поговорить с Белой. По ее смущению и растерянности, он понял, что она потерялась от влечения к нему. Он был тронут, польщен и, сейчас, когда его сердце уже давно открылось для этой девушки, он испытал восторг от того, что обладает ею. Странно, но он, готовый принять смерть, воспитанный на встрече с нею, теперь тоже был растерян потому, что уже не хотел умирать. Мир чудным образом изменился для него, он смог понять смысл и глубину вещей, словно Великий Дух открыл ему великую тайну. А ведь именно этого он добивался изнурительным посвящением и постами. Он не в силах был унять восторженно бившееся сердце и желал, чтобы и она познала подобную силу чувств. Конечно, его сердце отогревалось от холодной ненависти, когда он смотрел на нее, и как всякому искушенному мужчине, ему хотелось большего, хотелось обладания, полного слияния с ней. Но он не мог относиться к Белой так, как к другим женщинам, к которым его когда-то влекло, потому что она волновала не только его тело, но и душу. Каким-то непостижимым образом он угадывал ее мысли и желания, и твердо знал: от того, что она испытает с ним сейчас, она либо удвоит его наслаждение, либо, разочаровавшись в нем, заставит страдать. От того он не торопился и, в то же время, ему уже было не под силу сдерживать свои порывы и все больше изумлялся, почему до сих пор существовал отдельно от нее, это казалось ненормальным, противоестественным. Но, он так же угадывал ее целомудренность и невинность, перед которой склонялся. Ему предстояло важное — под его руками и телом, робкая девушка должна переродиться в восхитительную женщину. Это дурманило и кружило голову. Когда беспощадное солнце начало клониться к земле, они переплыли на другой берег, плескаясь и шаля в воде, подтапливая друг друга, а устроившись на берегу, переговариваясь и смеясь, завернулись в одно одеяло, что оставил им Широкое Крыло.
Скажи мне, что было в священной пещере, когда мой дух сражался с ванаги? - спросил он, когда она сидела у него на коленях, а он накидывал на нее одеяло.
Я же тебе рассказывала, - ответила она, скидывая одеяло с плеч.
Ты рассказывала, - согласился он, упрямо накрывая ее плечи. - Но не все.
Она промолчала, глядя на реку и опускающееся солнце.
Ты хотела меня? - тихо спросил он.
Она повернулась к нему и улыбнулась.
Нет, я лишь увидела тогда, как ты красив.
Мое сердце радуется твоим словам, - прошептал он, прижимаясь лбом к ее виску, - мои мысли все время возвращаются к тебе, мои губы не устают произносить твое имя, мое тело рвется к твоему, а в груди все горит...
В прохладе вечерних сумерек они снова занялись любовью, неторопливой и нежной. Когда она уснула, Хения смотрел в потемневшее небо и усмехался: ванаги думал, что человек прогадал, променяв неуязвимость на любовь женщины, и шепотом выдохнул:
Вопи.
* Вопи — прекрасная.
Когда на следующее утро Легкое Перо, проснувшись, посмотрела на циновку Белой, девушки там не было. Выглянув из типи, Легкое Перо с тревогой осмотрелась. Вокруг стояла, ни чем не нарушаемая, предрассветная тишина, стойбище еще спало. Она покачала головой, у молодых все пошло не так. Вернувшись в типи, женщина горько думала, что оба просто не хотят уступить друг другу. А вдруг ее девочка опять сбежала? Она недовольно посмотрела на беспечно спящего Хению, подошла к нему и сердито тронула за плечо. Ее сын спал на боку, положив руку под голову, укрывшись одеялом до плеч. Он вернулся этой ночью, когда утомленная переживаниями Легкое Перо уже уснула, и ему дела не было до того, куда подевалась девушка. Хотя мать легонько коснулась его, он тут же открыл глаза и повернув голову, посмотрел на нее. Встревоженная Легкое Перо хмуро кивнула в сторону пустой циновки Белой. Сын неожиданно улыбнулся и бережно, словно под одеялом, лежало нечто хрупкое, откинул его. Глаза Легкого Пера расширились от удивления и блеснули счастливой слезой, когда она увидела прижавшуюся лицом к груди сына, сладко посапывающую девушку. В молчаливом ликовании Легкое Перо воздела руки, благодаря духов за то, что ее молитвы услышаны и поспешила к выходу, чтобы плотно закрыть за собой вход типи шкурами. Никто не потревожит покой молодых, она дождется внуков. Хения смеющимся взглядом проводил взволнованную мать, а потом, уже без улыбки, посмотрел на спящую Белую. Ему хотелось разбудить ее, он ревновал ее к снам в которые она уходила от него, а ему необходимо быть уверенным, что она думает только о нем. И в тоже время, он не хотел тревожить ее покой, она так послушно и безоглядно усваивала уроки любви, что ей необходим был отдых, к тому же сейчас он мог долго смотреть на нее. Но его тело наливалось силой и желанием и готово было вновь служить любви. А Легкое Перо в этот день была в ударе. Она развела перед своей палаткой открытый очаг и стряпала на нем, болтая со своими товарками, отвечая всем тем, кто искал Хению, что знать не знает где он. Шуганула она и Пронырливого Барсука, что сунулся к ней спрашивая о Белой, и напряглась, когда мимо прошла Осенний Лист с охапкой хвороста, лукаво блеснув глазами на закрытый шкурами вход типи. К полудню, Легкое Перо откинув шкуру заглянула в палатку, поставив у порога миску с лепешками, медом и ягодами. Ее дети спали прильнув друг к другу так, что женщине мудрено было разобраться в переплетении их тел, она видела их как одно целое. Ближе к вечеру Легкое Перо решила взглянуть на них, что-то слишком тихо они вели себя. Заглянув в палатку, она увидела, что ни Белой ни Хении не было и только поднятый полог противоположной стенки показывал, что они тайком покинули типи. Легкое Перо забралась внутрь. Что ж, подумала она, пришло наконец время, когда молодые хотят принадлежать только друг другу и со вздохом посмотрела на так и не тронутую миску с лепешками. Опускались сумерки, когда Белая подняла голову от груди Хении на которой лежала и прикоснулась губами к его жестким губам, дрогнув они, раскрылись ей навстречу. Вскоре его язык двигался в такт его телу. Белая выгнулась под ним не в силах ни вынести это наслаждение, ни умереть от него. Над нею глухо вскричал Хения, отдавая себя в последнем рывке. Его вскрик был похож на придыхание с которым он, прежде, со всей силы всаживал нож в плоть врага. Только теперь под ним была плоть Белой и она с жаром принимала его удары, раскрываясь все больше. Они долго не могли прийти в себя и только молча смотрели на звезды, пока руки Хении вновь не прикоснулись к ней в тихой ласке. Белую восторгало то, какое неприкрытое наслаждение получал этот мужчин в ее объятиях. Одно осознание этого давало ей намного больше чем то, что она сама испытывала от его ласк. Утром они отправились в стойбище. Хения посадил Белую на коня перед собой и положив подбородок ей на плечо, спросил: