Когда, оправившись от болезни, Белая поднялась, повсюду ликовала весна. Воздух пах по новому, прерию покрывала нежная зелень бизоньей травы, но Белая была еще слаба, что бы выходить. Все это время за ней ухаживала все та же суровая индианка, что кинула ей шкуру у разоренного типи шамана. Ее самоотверженная забота тронули Белую, и девушке не раз приходилось напоминать себе о том, где она находиться. Женщина видимо тоже старалась держать бледнолицую рабыню на расстоянии. Она выхаживала ее, но не более того, оставаясь строгой и неприветливой. Только поведение новой хозяйки не могли смутить Белую, по тому что, именно так, по отношению к ней вела себя когда-то ее мать. Так же вела она себя и с братом, считая, что истинного воспитания можно добиться только строгостью. Белая и индианка почти не разговаривали друг с другом, не было нужды, а когда она возникала, объяснялись знаками. Поскольку бледнолицая была еще слаба и заметно исхудала, индианка покуда не загружала ее работой, но и без дела сидеть не позволяла. Прислонившись к стене, Белая сшивала кожи, которые та ей давала. Эта женщина была в типи полновластной хозяйкой и кроме нее, как показалось Белой, здесь никто не жил, но потом она заметила оружие, развешенное по стенам палатки, и вспомнила о голосах, которые слышала над собой, когда лежала в жару, один из них был мужской. Поэтому она не удивилась, когда в палатку к ним как-то заглянул Хения, и догадалась, что вождь отдал белую пленницу своей матери. К концу мая, когда солнце становилось с каждым днем жарче, Белая впервые выбралась из типи, нужно было развесить шкуры, чтобы проветрить и просушить их. Она полной грудью вдохнула весенний воздух, счастливо жмурясь на яркое солнце. Она выжила. И вновь вернулись мысли о побеге, и чем настойчивее они были, тем непереносимее становилось ей оставаться здесь. Она бы сбежала сейчас же, тем более, что племя скоро начнет передвигаться за стадами бизонов, - все чаще в разговорах индейцев слышалось слово "тэйтанка", - и тогда бежать будет сложно. Она не сможет сориентироваться и найти дороги к белым и снова угодит к дикарям. К тому же, как она узнала от словоохотливого возницы фургона, в прерии даже не каждому белому можно было доверять. По словам этого грубого, но добродушного малого, в этих местах шаталось много всякого сброда, от трапперов и авантюристов, мечтающих разбогатеть, до бандитов, разыскиваемых во всех штатах страны. И все же, несмотря на сжигающее ее нетерпение, она должна была дождаться Роба Макроя и подготовиться к побегу. Но главное, она никоим образом не могла вызвать подозрений своей новой хозяйки, которой была отдана в полную власть. Она не должна была раздражать ее, но слушаться и безропотно делать любую работу, которую та ей поручала.
Как-то она решила помыться в небольшой заводи, что образовывала тихая и спокойная речушка у которой раскинулось стойбище. Днем у реки вечно кто-то находился. Если не женщины, стирающие одежды, отскребывающие котелки и миски, или готовившие краску для тела, то ребятишки. Эти могли целыми днями плескаться в воде, а Белой очень хотелось помыться. Она видела, что женщины, часто собираясь в группки, уходят дальше по берегу, прихватив с собой мыло, мягкие кожи, смеясь и переговариваясь. Белая остро завидовала им, но пойти с ними не решалась. Женщины были не против и знаками приглашали ее с собой, но слишком неприкрытым было их любопытство, и Белая отказывалась. Но потребность помыться становилась просто нестерпимой. И вот на рассвете, она, выскользнув из типи, отправилась к реке. Стуча зубами, девушка сползла к воде по глинистому откосу, поросшему осокой. Жёсткие травинки неприятно царапали босые ноги. Над мутными водами стелился туман. Присев на корточки, поплескалась руками в мутной жиже кофейного цвета. Не так уж и страшно. По крайней мере, вода была немного теплее, чем утренний воздух. Позволив накинутому на голое тело одеялу свалиться к ногам, она медленно зашла по колено в воду, увязая в противном илистом дне и застревая в спутанных, как клоки нечёсаных волос, водорослях, наскоро ополоснулась неприятно пахнущей затхлостью водой, брезгливо стряхнув, запутавшуюся в пальцах тину. Фу, гадость! На берегу, она завернуться в одеяло, кисло воняющее псиной и неприятно царапающее кожу. Вот, была нужда, ополаскиваться! Какая разница, чем вонять. Потом или псиной. Как-то ее хозяйка подала ей сверток кожи и показав на Белую, провела рукой сверху вниз. Белая поняла, что ей велят сшить для себя новую одежду и растерялась. Тогда индианка сделала ей знак смотреть, взяла у нее сверток и, разложив на земле, широким коротким ножом, уверенно вырезала выкройку длинной туники. Потом указав на остатки кожи, ткнула пальцем на ступни Белой. Из них ей предстояло сшить себе обувь. Девушка с отвращением посмотрела на выделанную кожу, одежду из которой ей придется носить, и, пересилив себя, принялась за работу. У нее не очень-то получалось, судя по тому, как морщилась ее хозяйка, рассматривая ее изделия, но Белая старалась. Девушка заметила, что сосредоточенность на каком-то деле помогало ей переносить свое нелегкое положение, что когда она работала, никто ее не трогал и не обращал внимания, она же могла уноситься мыслями в свою прошлую жизнь. К тому же ее хозяйка, судя по всему, не была злопамятной и жестокой, в отличие от некоторых индианок, хотя строгой и требовательной, заставляя Белую раз за разом переделывать плохо сделанную работу. Белая не возмущалась, отчасти потому что видела, что индианка права и потому старалась следовать ее указаниям.