- Весьма благородный поступок развязать молодому семьянину руки.
- Так вы одобряете это мое "швыряние" деньгами?
- Мистер Эндрю достойный человек и хороший доктор. Я немедленно сделаю так, как вы хотите. Да, это вам, - вспомнил он и, достав из-за пазухи пальто, конверт протянул ей. - Прочтете, когда сядете в поезд. Дорогая, хочу, чтобы ты знала - я против того, чтобы ты уезжала, но ты ведь понимаешь, что делаешь... и береги себя. Даст бог, снова свидимся.
Неожиданно лицо Гордона приняло непримиримо сварливое выражение сухого крючкотвора, что не вязалось с душевными словам произнесенным только что. Эбигайль обернулась. В стороне, неподалеку от них, стоял Джеймс, что вынудило старого Гордона откланяться. Он прошел мимо молодого человека, не ответив на его поклон и не посмотрев в его сторону. Но Джеймс, похоже, сразу же забыл об этой демонстрации неприязни, как только подошел к сестре. Они, молча, смотрели друг на друга, пока Джеймс не сказал:
- Мне жаль, что так получилось, - достав из кармана пальто сверток, он протянул его Эбигайль. - Передай их мальчику Озерной Лилии.
- И как к этому отнеслась Клара? - спросила его сестра, мельком взглянув на сверток с деньгами.
- Крикливо, как всегда. Мы поругались, и я съехал от нее в отель. Она просто невыносима.
- Мне не жаль тебя, и денег я не возьму. Будет лучше, если ты сам передашь их своему сыну и его матери.
- Знаешь, я не так храбр, как ты сестренка, - невесело усмехнулся он, пряча деньги во внутренний карман пальто. - Куда ты едешь?
- В форт Иссенд, ты же знаешь...
- Зачем? Почему бы тебе не остаться здесь, а не возвращаться в эти страшные беспокойные места?
- Там моя жизнь, и моя семья, - проговорила Эбигайль, глядя в изумленное лицо брата.
С мимолетным сожалением она подумала, что его-то семью она умудрилась разбить, но никакого раскаяния по этому поводу не испытала, потому что не было никакой семьи, а был диктат глупой взбалмошной женщины. Эбигайль сознательно поставила Джеймса перед выбором между Кларой и сыном. Сидя в купе на мягком плюшевом диванчике, под размеренный перестук колес, она вспоминала вчерашний вечер и тяжелый разговор с О'Генри и тот, короткий и торопливый, который произошел между нею и Эндрю, тут же на вокзале, когда Люси отошла к перронным часам.
- Эбигайль, вы хорошенько обдумали свое решение? В вашем положении пускаться в далекий и опасный путь, по высшей мере, не разумно.
Эбигайль молча, смотрела на него, решаясь, и, наконец, медленно, произнесла, как будто словно слова признания давались ей с трудом.
- Эндрю, когда вы с Люси будете ждать своего первенца, скажи, хотел бы ты, чтобы он появился вдали от тебя? Хотел бы ты, в это время быть разлучен с ними?
Эндрю, склонив голову, внимательно слушал ее, сохраняя мрачный неуступчивый вид.
- Я предполагал нечто подобное. Теперь же уверен в том, что вы замужем, Эби, как и в том, почему вы вынуждены скрывать свой брак. Но если вы не прислушались к предостережениям генерала С., то послушайтесь, хотя бы меня. Здесь, рядом с вами будем мы с Люси и поможем вам. Здесь вам легче будет рожать, и я сделаю все, чтобы исход родов закончился благополучно для вас и вашего ребенка. Но, что будет с вами там? И ваш муж, я уверен, не пожелает вашего возвращения, потому что это будет опасно не только для вас, но прежде всего для ребенка.
- Он тоскует, Эндрю. Я это знаю, потому что каждую ночь он снится мне и зовет меня. Он зовет меня моим настоящим именем, которым не называл ни разу. Не смотрите на меня так, это не плод моего разгоряченного воображения - это реальность.
Но по его глазам она видела, что он не верит ей и думает именно так. А О'Генри точно решил, что она лишилась разума. Но сам он знал своего сердца. Эбигайль не судила его. По-видимому, он даже не догадывался, что был способен на вчерашнюю выходку. Весь он укладывался в рамки дозволенного. Он знал, что говорить и как поступать и, кажется, для него стало открытием его собственное чувство к ней. Вчера вечером, сидя вдвоем в комнате Эбигайль, они пили чай, внесенной самой миссис Симпл. Эбигайль тут же представила ей О'Генри. Он поспешил отрекомендоваться и хозяйка пансиона, отнеслась к гостю своей постоялицы более чем благосклонно. Когда она вышла, О'Генри так и не притронувшись к чаю, спросил о том, что беспокоило его больше всего:
- Эбигайль, я хотел бы знать причину, которая побуждает вас покинуть Бостон и ехать на Запад. Я понимаю, что причина эта важна и не собираюсь вас отговаривать от поездки... Я не хотел торопиться, но обстоятельства вынуждают меня признаться, что в отношении вас у меня самые серьезные намерения. Если есть, какое-то неразрешенное дело, проблема, которая держит вас на Западе, я готов взяться разрешить ее вместо вас, даже если вы не дадите мне никакой надежды. Я слишком хорошо понимаю, что вы ничего не можете чувствовать к человеку, которого знаете от силы два дня.