- Ладно бы ее не тронули, а то от целого обоза оружия отказались, - переживал о своем старый траппер. - Ты спрашиваешь, что думает об этом старина Грехэм? Так я тебе вот что отвечу: индеец этот проклят, его языческая душа не выдержала света христианской чистоты.
- Что-то не пойму я, о чем ты толкуешь? – озадачился его собеседник. - Я согласен, что у поганого краснокожего душа язычника, потому как привыкла питаться кровью христианской, а вот про нее, что-то в толк никак не возьму.
- Да праведница она, вот что! Чистая душа христианская…- в сердцах воскликнул Грехэм, раздосадованный бестолковостью своего собеседника.
Их молчание прерывалось лишь стуком составленных друг на друга тяжелых ящиков, да скрипом колес.
- Эх! - Горько вздохнул парень. - А я уж жениться на ней подумывал. Да ты, верно, все напридумывал. Какая она праведница, она для этого красивая больно.
- Не для тебя она, парень, вот что. А на счет праведности ее не сомневайся. Она, конечно, мне ни о чем таком, ни словечком не обмолвилась, но я-то еще, слава богу, не ослеп. У дружков своих, солдатни, поинтересуйся, они же расспрашивали о ней в городке. Она как приехала, так безвылазно и сидела в своем нумере, а когда шериф сунулся ее отговаривать от этой безумной поездки в форт, даже бровью не повела. Говорят, сидела во всем белом, светилась целомудренностью. А когда ехали по прерии, ни вот столечко не боялась и все молчала. По всему видать творила про себя непрестанную молитву Господу, а когда появились краснокожие, сделал он ее орудием своей силы.
- Это как? - опешил солдат. При слове "орудие", в его сознание всплыл образ винтовки, а, по его мнению, молодая женщина никаким образом не походила на стреляющую железяку.
- А так, - продолжал терпеливо втолковывать ему Грехэм. - Что не было шансов у краснокожих дьяволов устоять против нее. В писании говориться, что Господь посылал на бесовский легион одного единственного ангела своего и тот истреблял их.
- Неужто, так оно и было? - Недоверчиво спросил лейтенант.
- А ты как объяснишь, что краснокожая банда улепетывала от одного ее вида? Тогда как до этого наша пальба им была нипочем. Хения, сын сатаны, испугался ее, вот что!
"Не испугался он меня, - с горечью подумала Эбигайль, - а отказался от меня".
- И я тебе еще вот что скажу, - между тем продолжал старый траппер. - Если кто из этих парней, что важничает от того, что носит синий мундир, начнет балагурить насчет этой маленькой мисс, то отведает моего кулака.
- И моего тоже, старик, - горячо поддержал его парень.
Но Эбигайль уже не слушала их. Ее накрыла боль и страшное одиночество. Хения отказался от нее. Лучше бы ее убила шальная пуля или стрела. Любовь, что создала этот мир, была вечной, отвергла ее. С того раннего ясного утра, когда она испытала ни с чем несравнимое чувство гармонии со всем миром, и когда в нее так органично вплелась любовь Хении, она свято верила в нее. Разве могла любовь вот так просто исчезнуть. Эбигайль помнила, как подразнивала Хению и его снисходительность ко всем её промахам и проступкам. Он прощал ей все, кроме одного: ее брезгливость им как мужчиной. Она до сих пор не могла понять, как он посмел даже согласиться с подобным абсурдом. Видимо, он легко переносит разлуку, тогда как она до сих пор не могла опомниться и оправиться от их разрыва. Что ж, теперь он поквитался с ней с лихвой. Ее муж предпочел упустить обоз с оружием, чем приблизиться к ней хоть на несколько шагов, посчитав, что она не достойна даже пары его слов. К вечеру обоз благополучно добрался до форта. Их встретили с радостным недоумением. Обозы, даже под усиленной охраной, редко достигали форта. Так индейцы ясно давали понять, что ни сдаваться, ни договариваться не собираются. Надо ли говорить, как счастливы были добравшиеся до форта, не веря своей удаче, как и и встречающие их. С помощью Исаака Грехэма, Эбигайль выбралась из фургона и огляделась. Форт был достаточно обширен, чтобы в нем свободно разместился гарнизон солдат, чьи синие мундиры были повсюду, на их фоне особо выделялись замшевые куртки и меховые шапки трапперов. Посреди форта был огорожен загон для объезда лошадей. Помимо тянущихся вдоль высоких стен конюшен, служебных построек, склада, казарм и кухни во дворе, рядом с загоном, был вырыт колодец, выложенный камнями. В этих стенах, из частокола плотно пригнанных друг к другу толстых заостренных бревен, Эбигайль чувствовала себя словно в ловушке.
- Неужто, я вижу старого негодника Грехэма? - Раздался позади Эбигайль и Исаака Грехэма зычный голос.
Оба оторвались от созерцания разгрузки фургонов и того, как возбужденные солдаты и обитатели форта перетаскивали ящики на склад, и обернулись.