- Это ужасно, - прошептала Эбигайль, взяв тяжелую серебряную вилку и повертев ее в пальцах, снова положила на край тарелки. - По-видимому, они оказали себе плохую услугу, помогая выжить первым поселенцам. Мы только берем, но ничего не даем им взамен.
- Это дикари, мэм. Поверьте слову человека, прожившему здесь не один год. Не нужно приписывать индейцам благородство, которое им чуждо. То, что произошло с вами, счастливая случайность. Может сегодня у них священный день, когда их оружию запрещено прикасаться к женщине, либо им предсказали, что перебежавшая дорогу женщина к поражению. Нам остается только гадать, но в одном я уверен точно - это никак не связано с благородством и человечностью краснокожих.
Напольные часы с готическими башенками пробили семь. Вошел ординарец, собрал тарелки и тихо вышел.
- Достаточно видеть, как они поступают с пленными, скальпируя их живыми, а некоторым, перебивая руки и ноги. Они сжигали людей прямо на поле боя, - продолжал сухо рассказывать Хочис.
Обычно, такого изложения оказывалось достаточно, чтобы впечатленные слушатели, махая на него руками, требовали, чтобы он немедленно замолчал. После этого, как правило, он уже не слышал от них ни слова сочувствия в адрес индейцев. Но мисс Уолш вместо того, чтобы сказать: "довольно" и "хватит", тихо произнесла:
- А как же насаженные на штыки младенцы, сэр? А тела женщин, над которыми страшно надругались? Причем, в том лагере были одни женщины, мужчины ушли на охоту, и это была деревня шайенов, майор, признавших правительство штатов. Я не оправдываю жестокости, но перебитые колени солдат, хотя бы можно объяснить тем, что индейцы верят: сделав так, они помешают покойнику войти в мир живых. Эта жестокость происходит от их дикарского верования, а вот как объяснить заколотых младенцев цивилизованными, исповедующих христианское милосердие, людьми и расстрел людей, которым при виде солдат даже в голову не пришло взяться за оружие.
На этот раз майор чувствовал себя как те дамы, которых он отчитывал за излишнюю сентиментальность.
- Похоже, вы настолько прониклись сочувствием к краснокожим, что очевидно сломя голову кинулись к военному отряду сиу, для того, чтобы расспросить, как найти эту вашу, Водяную Лилию? - С насмешкой спросил он.
Она сильно задела его тем, что не пошла у него на поводу, не испугалась, начав искать его защиты, а вдруг принялась обвинять. Очевидно, эта мисс за время своего пути много чего наслушалась и сделала соответствующие выводы. Однако с дамами стало не так просто.
- И как видите, я сижу здесь перед вами, - несколько устало, ответила она. - А теперь скажите мне, сэр, как перед Богом. Повстречайся вашему разъезду беззащитная молодая индианка, чтобы с ней стало?
Хочинс сжал челюсти и побагровел. Уж, он-то хорошо знал, что бы с ней стало.
- Я отвечу на ваш вопрос, - откинулся он спинку стула, разглядывая лицо собеседницы, - если вы, столь же честно, ответите мне, хотел бы кто-нибудь из ваших знакомых в Бостоне, жить бок о бок с индейцем.
Оба смотрели друг на друга. Ни Хочису, ни Эбигайль нечего было сказать в оправдание того, что каждый из них отстаивал.
- Не расскажете, каким образом вам удалось защитить обоз? - спросил майор, выводя их спор из патовой ситуации и переводя разговор на другое.
Эбигайль начала рассказывать. Он внимательно слушал ее немногословный и суховатый рассказ. Свой поступок она объяснила страхом и необъяснимым порывом. Странно, но не было досады, что в решающий момент вмешалась эта женщина, и от того ловушка для банды Хении, которую Хочис с шерифом с таким трудом создавали, не сработала. Хотя этот обоз был слишком лакомым куском для вождя, и они знали, что он его ни за что не пропустит, обязательно сунувшись в тщательно расставленную западню. В обозе ехали солдаты, которые готовы были пожертвовать своими жизнями ради уничтожения этого краснокожего сброда, не дававшего им продыху в последнее время. Связь с шерифом Хочис держал через траппера Медвежьи Глаза, знавшего прерию как свою собственную ладонь. В каждом племени, что кочевало в этих краях, у него было по жене, и каждого сахема он знал по имени. Он умел говорить с индейцами, знал их язык, а потому был отличным шпионом для майора. Когда Эбигайль закончила свой рассказ, он задумчиво смотрел на нее. Можно ли верить тому, что она тут наговорила? Вроде ее слова соответствовали событиям, но о причинах, побудивших ее поступить, таким образом, она не сказала правды, просто потому, что не могла сама толком понять себя, что чувствовалось по ее, несколько сбивчивому, рассказу. Все в нем было предельно ясно, тогда почему его не отпускало ощущение, что она темнит и многого не договаривает. И эта ее решимость найти племянника - полукровку... Настоящая ли это причина того, что она здесь? В Иссенде за время его службы, побывало немало всякого люда: авантюристов, искателей золота и приключений, и бежавших от правосудия преступников. Со всеми ими ему, так или иначе, приходилось иметь дело, и он уже нутром чувствовал, когда человек чего-то недоговаривал. Все же, он счел нужным объясниться: