- Говорят, это глаза духов и если воин отличился в бою, совершив подвиг, они сияют ярче.
- Эти звезды всего лишь каменные холодные глыбы, освещенные догорающими небесными светилами, - тихо произнесла Эби не в силах выносить примитивно поэтического настроя индейца.
Когтистая Лапа развернулся и посмотрел в ее лицо долгим взглядом.
- Потухшие глаза Белой видят сейчас лишь каменные глыбы, и что поможет ей распознать в них звезды?
- Ах, оставь... - Эби хотела подняться, но Лапа удержал ее, сжав руку.
- Знаешь ли ты, что цветущая прерия и нарядные палатки родного племени казались мне безжизненной пустыней и обиталищами преисподней, потому что там появилась ты, - говорил он, словно и, не услышав ее тихого раздражения. - Знаешь ли ты, что я стал сердцем понимать народ, который прежде ненавидел, народ, что отобрал у меня все, но взамен подарил то, от чего я, ни за что не откажусь. Знаешь ли ты, что дает мне силы бороться сейчас? Это ты, Эпихайль. Я понимаю тебя, потому раньше мои глаза тоже не видели сияния звезд. Но теперь, ничто не переубедит меня, что это каменные глыбы, даже ты не сможешь этого сделать. Я горжусь каждой вытертой шкуркой, каждой обтрепанной веревкой в своей палатке, потому что в ней жила ты. Я горжусь нашими сыновьями, потому что они от тебя, кохета. Даже если ты покинешь меня, я буду гордиться моим жизненным путем, потому что ты, какое-то время шла по нему рядом со мной.
Эбигайль изумилась и, позволила ему целовать себя. Не столько слова Когтистой Лапы, сколько их искренность, словно вскрыли какой-то нарыв в ее душе.
- Когда-нибудь я покажу тебе свое сердце, - прошептал он, обнимая ее и прижимая к себе, успокаивая ее тоску.
Может быть не столько жар его объятий, а именно гордость, читающаяся в глазах Когтистой Лапы, когда он смотрел на жену, помогли Эбигайль пережить и эту зиму. Часто зимними вечерами, когда за пологом палатки билась и выла вьюга, Эби собрав возле себя детей, укрывшись одной шкурой, рассказывала им сказки и истории которые знала. Она рассказывала их на английском или перемежала их с языком сиу, под молчаливое одобрение Когтистой Лапы. Он любил слушать ее, он любил смотреть на нее. Иногда он просил ее что-нибудь рассказать, но слышал ли он что-нибудь из того что она рассказывала, Эбипонять не могла. Иногда просыпаясь ночами, она видела его блестевший в темноте взгляд. Лежа рядом с ней, он, не отрываясь, просто смотрел на свою жену. Эту зиму Когтистая Лапа согревал Эбигайль в жарких объятиях, а с весенним паводком начал постройку дома.
Он торопился, потому что Эбигайль опять чуть не ускользнула от него. Почему на этот раз? Ведь она открыла ему свое сердце. Ему нужно было подумать об этом, крепко подумать. И он отправился на холм, чтобы поститься там три дня и три ночи в полном одиночестве. Он не стал спрашивать Великого Духа, что держало Белую раньше. Было понятно и так, что это любовь к Хении. Он спрашивал, что держало ее после его гибели. И опять же это была любовь к Хении, которая чуть было, не сгубила ее. Когтистая Лапа с таким трудом заполучил сердце Белой, что не мог теперь требовать от нее жертвовать еще. Он видел, ей тяжело. Как мог он облегчит ей ее ношу? Что в силах дать ей он, нищий индеец, кроме своей любви, которая может стать ей в тягость. Пожив в городе, Когтистая Лапа понял, что бледнолицые любили уют, любили свои дома, годились ими. Белая такая же. Ей необходим уют, тепло и защита. Что ж, он даст ей все это. Скво племени Бурого Медведя тоже хотели иметь дома, но они привыкли жить в палатках с рождения, а для Белой это стало испытанием. Постройка дома продолжалась и когда Белая заикнулась о том, что неплохо бы подумать о школе, Когтистая Лапа заупрямился.