Странно, но с ним Белой даже в голову не приходило капризничать, возражать и возмущаться, когда он одним движением бровей велел ей, как своей рабыне или скво, собрать хворост для костра. Она подчинилась не потому, что боялась, а потому что ей в голову не пришло оговаривать его приказ. А почему собственно? Потому что он страшный и непонятный дикарь? Потому что вождь? Или потому, что Белая вдруг обнаружила растущее к нему уважение. Он был не обязан ждать ее, но он ждал. Он, может быть, и был недоволен ее нерасторопностью, но молчал, никак не выказывая своего недовольства. И при всей своей внутренней силе, уверенности и чувстве собственного достоинства, он казался удивительно простым, что обескураживало и привлекало. Украдкой поглядывая на него Белая пыталась вспомнить, почему раньше не замечала всего этого? Скорее всего, из-за своей предвзятости к нему и к индейцам вообще, и потому, что редко видела вождя, а если и видела, то, больше, в боевой раскраске, но, наверное еще и потому, что ей попросту было не до него. И сейчас ничто не указывало на то, что перед нею вождь, а не рядовой индейский воин. Традиционно заплетенные в две длинные косы волосы, серьги в ушах, на руках медный и серебряный браслеты, висящие на груди на кожаном шнурке лечебный мешочек-амулет и длинные бусы. Ей подумалось, что вождь имеет украшений даже больше, чем храниться в ее китайской лаковой шкатулке. Вообще, ее небольшой жизненный опыт подсказывал избегать людей способных подавлять ее. Она не желала подпадать ни под чье влияние. Обычно, в присутствии подобного человека она замыкалась, не позволяя втянуть себя в какие-либо отношения с ними. Такой была ее тетка, мисс Валери Третьян. Но в ней, кроме тупой властности и амбиций, не имелось больше ничего. Может быть поэтому, как утверждали насмешники, она осталась в старых девах. Она подавляла своей властностью и делала это сознательно, потому что ей это нравилось. Ее волю должны были исполнять не рассуждая. Белая очень ее боялась и, презирая себя за это, боролась с ее деспотизмом внутренним не согласием и молчанием. Она просто про себя не соглашалась с ней, как бы та не старалась вырвать у нее одобрение и подтверждение своему недалекому расхожему мнению.
Теперь же ей было не до трепетного оберегания своего "я". Но ведь и индеец не ее тетка. Он уважал чужую свободу, и, кажется, не собирался ни бросать ее на произвол судьбы, ни снимать с нее скальпа, как предсказывал Роб Макрой. Индеец уже давно спал, завернувшись в одеяло, на земле у догорающего костерка, а она все никак не могла уснуть. Устраиваясь на земле, то заворачиваясь в одеяло, то скидывая его, то убирала мешавшие камни, то поправляла седельную сумку под головой. Проснулась она на рассвете от того, что продрогла. Угли потухшего костерка покрывала кучка отсыревшей золы. Лошади паслись рядом. Индеец спал на том же месте, а потому, поплотнее завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, Белая снова уснула. Ее разбудили как обычно, толкнув в плечо, и она со стоном повернулась на другой бок.
- Кикта йо, * - сказал индеец.
- Да встаю я, встаю, - пробормотала девушка, выпутываясь из одеяла, садясь и пытаясь выпрямить одеревеневшую спину.
Краснокожий уже развел костер. Его распущенные волосы лежали на широкой спине влажными прядями, похоже, он уже успел искупаться. Она поежилась. Промозглый утренний холод еще не ушел из ее тела, и ни что на свете не заставило бы ее подойти к ледяной воде. Индеец знаками показал ей, чтобы она поджарила остатки мяса, и, позвав лошадей, повел их к речке. Белая разложила оставшиеся полоски мяса на угли так, как это накануне делал индеец, и занялась собой. Она как могла, расчесала пятерней волосы и собрала их, заплетая в косу. Сложила одеяло в седельную сумку и, поболтав фляжкой, обнаружила, что в ней не осталось воды. Нужно было пополнить ее, а заодно умыться. Возвращаясь от речки, она почувствовала запах гари. Мясо!!! Господи, помилуй! Она совсем позабыла о нем. Ее бросило в жар и, подобрав юбку, девушка помчалась к стоянке, с ужасом понимая, что спасать там, собственно, уже нечего. Индеец сидел на корточках у костра и палкой выковыривал из углей обугленные куски мяса. Выхватив у девушки фляжку, залил водой оставшиеся от завтрака головешки. Белая виновато улыбнулась. Говорить что-то в свое оправдание не имело смысла, индеец все равно не поймет ни слова.