Быстро раздевшись, она кинула одежду в воду, придавив ее камнем, чтобы не уплыла и, зайдя в речку, принялась с наслаждением тереть голову, которая уже начинала зудеть от грязи. Она все еще отмывала волосы, когда заметила индейца и быстро присела за валуном. Слава Всевышнему, что она увидела его раньше, чем он ее, потому что вместо того, чтобы сесть к костерку или просто лечь спать, вождь тревожно заозирался. Привстав из-за валуна, она махнула ему рукой, показывая, что с ней все в порядке, надеясь, что он успокоится и займется своими делами, в конце концов, костер нужно было разжечь заново. Но вместо этого он затоптал потухающий костерок и тихонько свистнул. Откуда-то появились лошади. Лори была уже под седлом с перекинутыми через спину седельными сумками. Взяв ее под уздцы, индеец направился к Белой и она начала торопливо натягивать на себя мокрые одежды, которые успела кое-как выжать, а с волос еще вовсю стекала вода. Подошедший индеец знаками показал, что нужно ехать. Опять в седло, будь оно все неладно?!
- Что случилось? - С тревогой спросила Белая. - Ночь уже, куда ехать?
Хения провел ладонью над своей головой ото лба к затылку. Пауни! Он махнул в сторону рощицы, здесь они росли островками, вдали темнели горы Саха-Сапа. Расспрашивать индейца дальше времени, судя по всему, не было. Приходилось все додумывать самой, молясь чтобы ее догадка, что пауни идут по их следу, оказалась всего лишь догадкой. Поняв, что им нужно успеть доехать до рощицы и укрыться там, она вскочила на Лори, вздрогнувшей всем телом от мокрых одежд хозяйки, недовольно мотнув головой. По всему выходило, что пауни не дождались отряда, который умудрился полностью истребить Хения, и, пойдя на его поиски, напали на след врага. Хения и Белая пустив лошадей в галоп, примчались к заветной рощицы уже в кромешной темноте. От бешеной скачки одежды и волосы Белой высохли, но натянув поводья и остановив Лори, она вдруг заметила, что эта гонка привела ее одежды в вульгарный и неприличный вид: юбка задралась, обнажая колени, а рубаха съехала с плеча. Быстро приводя себя в порядок, она возблагодарила Господа, что сейчас ночь и спешилась. Жестом индеец приказал ей не двигаться и замер. Он стоял не шевелясь так долго, что девушке стало казаться, что она осталась одна, ненароком потеряв его в темноте, а то темное и неподвижное что высилось на его месте, было обрубком какого-то дерева. Но чудилось ей недолго. Где-то впереди сухо треснул сучок, вскрикнула и тут же умолкла потревоженная пичуга. То неподвижное, которое она уже с уверенностью принимала за обломанное дерево, шевельнулось, схватило лошадей под уздцы и повело в густые заросли, двигаясь при этом совершенно бесшумно, словно сказочный лесной дух. Белая шла за ним, ориентируясь на глухую поступь копыт. Прежде чем уйти индеец показал на то место, где она стояла. Девушка кивнула, сообразив, что он велит ей дожидаться его здесь. Тогда он опустил ладонь к земле, показывая, чтобы она пригнулась, а не стояла столбом и когда Белая послушно опустилась на колени, поднял вверх палец, призывая к полной тишине. Девушка кивнула, и он сунул ей в руку поводья, но прежде чем шагнуть в сторону и раствориться в темноте, замешкался на какую-то долю секунды. Она смотрела на него снизу вверх большими испуганными глазами. На этот раз она послушно осталась не из-за того, что испугалась быть убитой, а из-за того, что снова могла убить. Все это время она была подавлена тем, что свершила убийства, взяв на душу тяжкий грех, который вряд ли сможет искупить. То, что ее саму пытались убить, не оправдывало ее в собственных глазах. Кровожадные индеи, были всего лишь дикарями, не знавшей истинной веры и почитавшие убийство за доблесть. Она же была христианкой и ведала, что творила, а они нет. Как бы то ни была, но она не жаждала пройти через весь этот кошмар снова, хотя и боялась оставаться одна в темном лесу. Но сколько бы она ни приглядывалась и не прислушивалась, не различила и шороха в траве, ни звука случайно треснувшей ветки под чьей-нибудь крадущейся ногой. Привязав поводья к кусту, Белая села на землю, чутко прислушиваясь к ночным звукам. Обступившие ее заросли кустов казались в темноте плотной стеной. Над головой явственно слышался шелест листьев, неожиданно резко вскрикнула птица. Порыв ветра прошелся по кустам и кронам деревьев, будто по ним провели гигантской ладонью, пригибая в одну сторону. Думать о том, что сейчас происходит с Хенией, не хотелось. Увиденная бесчеловечность и жестокость одним махом разрушили ее иллюзорно-ажурный мир, в котором она жила прежде. Но больше всего ее ужасало то, что ее схватка с пауни принесла ее, израненному страшным впечатлением, сердцу и странное успокоение. Как будто убив пауни, она победила ту грозную силу, что положила на ее душу тяжкий груз ожесточения и уверенности в том, что в этом мире нет места для справедливости и любви. Теперь все уже было не таким, как прежде. Угол ее мировоззрения, как и душевного восприятия резко поменялся, как метнувшаяся в противоположную сторону стрелка компаса. Она видела все по-другому, но самое главное изменилась ее вера. Прежний Бог перестал существовать для нее. Она видела его уже не как добродушного дедушку, относящегося к грешникам, словно к проказливым внучатам, а как некую грозную силу, которой один раз было произнесено, что дозволено, а что нет, а после неподкупным судией строго взыскующим по этим законам. И пусть человек выбил Его законы на камнях, но следовал и следует ли он им? И когда, перейдя в жизнь вечную, в другое бытие, человек по привычке потребует себе райского блаженства, твердо уверенный, что имеет на это право, его спросят: "А за что? Что ты сделал такого, чтобы получить рай? Как ты потрудился для этого душой?" И никакое оправдание не поможет, даже каяться, будет и то поздно. Суд пройдет сурово и беспристрастно. А ведь еще совсем недавно, она искренне считала злом, то когда ее лишали комфорта и привычных удобств. О, да! Для нее это было поистине вселенским злом! Что же сейчас? Странно, но теперь она не считала, что судьба обошлась с ней жестоко, даже вспоминая, как Когтистая Лапа волок ее в одной рубахе по мокрому снегу и то, что ее сделали рабой, заставляя выполнять непривычно тяжелую работу. Жестокостью стало то, как убивали разведчика сиу, и тетя Валери виделась теперь не бездушной самовлюбленной тиранкой, а тетушкой, желающей добра племянникам в меру своего разумения. И уж, конечно, ни Бурый Медведь, ни Хения, ни, тем более Легкое Перо не были дикарями в отличие от пауни, убивающих ради забавы. И вместе с тем, она ощущала себя страшно одинокой и растерянной потому что, уже была не внучкой, чьи желания беспрекословно выполнялись любящим дедом, а человеком, чьи поступки оценивались собственной беспощадной совестью, подсказывающей сейчас, что она могла гордиться одним единственным своим поступком: когда, не слушая ничьих заботливых и доброжелательных советов, отправилась в далекий форт к брату. Она осталась совсем одна без заботливых рук "дедушки-бога". Теперь, чтобы иметь право воззвать к Нему о помощи, она должна будет это право заслужить и у кого сейчас искать ей поддержки и утешения? И если раньше она верила в рай, то теперь в существование ада. Но постепенно эти мысли вновь начала вытеснять тревога за своего спутника. Беспокойно фыркнула Лори. Конь индейца мотнул головой, пробуя привязь на прочность. Влажно блеснули в темноте его глаза. Неужели, что-то почувствовал?