- Я ехала в форт к брату, - ответила она коротко, но оказалось, что этого было недостаточно.
- Зачем? - продолжал расспрашивать вождь.
- Отец умер, и я осталась одна. Мы с братом долго не виделись.
- Ты ехала к брату, чтобы он позаботился о тебе?
- Нет.
- Есть кто-то, кто заботиться о тебе?
- Я сама о себе забочусь, - и вспомнив, что индейцам этого не понять, добавила: - Деньги моих родителей заботятся обо мне.
Какое-то время Хения отрешенно наблюдал за поднимающимся из трубки дымом.
- Разве нет, кроме брата, мужчины, который хотел бы заботиться о тебе, когда деньги твоих родителей закончатся? - снова спросил он.
Белая удивилась, почему раньше никогда об этом не думала. Действительно, что будет если она, вдруг, потеряет все свое состояние.
- Женщина не может быть одна, - продолжал индеец. - Она должна принадлежать мужчине, чтобы тот кормил и защищал ее.
- В нашем мире не обязательно принадлежать мужчине, чтобы выжить, - пожала плечами девушка, чувствуя, как в ней поднимается протест от подобной зависимости. - Например, я могу стать учительницей и учить детей.
- Своих?
- Нет. Чужих.
Он недоверчиво взглянул на нее.
- У тебя нет своих детей, но ты хочешь учить чужих? Чему же ты сможешь их научить?
- Писать, считать, правилам поведения в обществе, говорить на других языках... - и Белая замолчала, чувствуя, как нелепо звучит все это здесь, в степи.
Индеец, прикрыв глаза, курил трубку, казалось, не слушая ее.
- Ты посылала брату говорящую бумагу? - Вдруг спросил он.
- Письмо? Да, конечно.
- Твой брат ответил на нее?
- Н-нет.
И пока индеец молчал, Белая не отрывала от его лица ждущего взгляда. Ведь не просто так он спросил об этом? Наконец он проговорил, по прежнему не глядя на нее:
- В год Серого Орла в месяц Сильной Стужи мы взяли форт что на востоке от реки Ривер. Длинные Ножи называют его фортом Дисс. Его защитники были храбрыми воинами и нам удалось взять форт хитростью, но даже видя, что для них все кончено, они не сдались, предпочтя смерть храбрых, жизни трусов. Мы помним и гордимся, что они были нашими врагами. В начале Месяца Распускающихся Листьев в форт вошел новый гарнизон. Если ты отослала говорящую бумагу в Месяц Когда Линяют Кони, то твой брат уже никогда не ответит на нее. Больше о тебе некому заботиться, Белая.
Он прямо посмотрел в ее затуманенные слезами глаза, вновь выдерживая боль, полоснувшую по его сердцу. Она не заплакала, не принялась рвать волосы и царапать лицо в исступлении, как это делали индианки в минуты горя, лишь посмотрела на него и сказала:
- Больше не хочу разговаривать с тобой, - и встав, отошла в сторону, сев к нему спиной.
Он дал сестре храброго воина предаться своей скорби, а потом они снова двинулись в путь и к вечеру достигли подножия Саха-Сапа. Развели костер, а после ужина, когда сидели возле него и смотрели на огонь, индеец сказал:
- Пауни ждут нас. Они знают, что мы идем в Священные Горы и сторожат все тропы к ним. Нам придется подниматься по этой скале.
Он не думал, что она ответит, потому что все время, после их последнего разговора, отворачивалась от него. Он снова стал ее врагом. Но Хения должен был сказать ей правду, и следуя кодексу чести, выказать дань уважения храброму воину. Скорей всего, как все бледнолицые, она этого не поняла, но сердцем он чувствовал, что ее горе было сильнее всех традиционных правил и обычаев. Она осталась одна. И как скоро появятся сильные решительные руки, которые будут защищать и беречь ее. Это начинало все больше беспокоить его. Пусть ее дух несгибаем, но он обитает в хрупком девичьем теле.
- Они посмеют убить нас в таком месте? - Все-таки спросила она, подтвердив, что у нее сердце воина и она умеет сражаться даже со своим горем.
- Эти жалкие койоты назовут это жертвоприношением, - презрительно усмехнулся вождь.
- Но откуда они узнали о нас? Им сказал тот несчастный которого они пытали в той рощице?
-- Нет. Он ничего не сказал им. Никакая пытка не заставит сиу говорить то, что хочется врагам, - с твердостью, не допускающей никаких сомнений, заявил Хения.
- Тогда остается одно. Пауни о нас рассказали их духи.
От него не укрылась злая ирония с какой она произнесла эти слова, - бледнолицые никогда не упускали случая напомнить, что те кто не поклоняется их мертвому богу - язычники, - и он смотрел на нее неподвижно, как змея, которая вот-вот ужалит. Но девушка, завернувшись в плед, легла спиной костру и к нему. Сидя у огня, он скорее угадывал, чем слышал ее слезы. Ее рыдание, которое она доверила холодной ночной темноте, а не его плечу, было беззвучным. Утром девушку разбудило протяжное монотонное пение. Хения священнодействовал, предлагая дым ритуальной трубки Великому Ватанке. Закутанная в одеяло до самых глаз, девушка, какое-то время понаблюдала за ним, а потом перевела взгляд на горы. Саха-Сапа не отличались крутизной, но обольщаться их видимой безопасностью не стоило. Она не боялась предстоящего перехода по ним, может, не зная, что такое подниматься в горы, а может потому, что шла туда с Хенией, в котором была уверена даже больше чем в себе. Белая вновь посмотрела на него и заметила на его груди новое ожерелье, широкие бронзовые браслеты обхватывавшие предплечья, и откинув одеяло, села, натягивая башмаки. Пока Хения молился, бережно ладонью подгоняя к себе дым от священной трубки, Белая сидела в сторонке, зашнуровывая ботинки, а после пыталась умыться водой из фляги. Сиу закончил молиться и, завернув трубку в четыре лоскута кожи, окрашенные в разные цвета, спрятал ее в вышитый бисером мешочек, висящий у него на поясе. Подойдя к Белой, он присел перед нею на корточки.