Ждать пришлось долго. Вообще индейцы отличались изумительным терпением, когда знали чего ждать. Здесь же было ясно, что пленник не заговорит. Тогда вождь пауни, схватил девушку за плечо, резко вздернул на ноги и остервенело хлестнул по лицу, после чего повернулся к Хении. От неожиданности и обжигающей боли, Белая едва не задохнулась. Не удержавшись на ногах, она упала в траву, присыпанную сухой пожелтевшей хвоей. Сморгнув слезы и прижав ладонь к щеке, она неуверенно поднялась. Вождь пауни оторвавшись от созерцания Хении, сперва недоуменно взглянул на девушку копошащуюся у его ног, а после, караулил каждое ее движение как играющий койот со своей добычей и, как только она выпрямилась, новый удар по лицу, поверг ее снова на землю. Белая всхлипнула, никто и никогда с ней так не обращался, но ведь она у дикарей и ее слезы на них не подействуют. Кроме того, Белая не хотела, чтобы кровожадные шунка видели ее слезы. Она не уронит чести Джеймса и своей, она сестра отважного солдата и плакать, а тем более падать в обморок, было нельзя. Так что, придя в себя и обретя способность различать предметы переставшие, наконец, двоиться, Белая снова медленно поднялась на ноги, с горящим от оплеух лицом. На этот раз пауни вложил в свой удар больше сил, словно испытывая бледнолицую на выносливость. До сих пор, она не хныкала и поднималась только из упрямства. Поднимется ли на этот раз? Вождь пауни обернулся на своих воинов, вопросительно подняв брови. Те наблюдали за поединком его и бледнолицей с кривыми ухмылками. Что бы пронять врага, нужно унизить его женщину, а потом, на его глазах, вырвать из ее груди сердце или размозжить ей голову палицей с каменным наконечником. Лежа у ног главаря пауни, девушка отчетливо поняла, что будет жить до тех пор, пока у нее хватит сил подниматься, а потом ее, обессиленную, убьют. Долго ли она выдержит? Она знала, что может выдержать многое. Разве, нет? Медленно сев, Белая подняла голову, глянув в лицо главарю пауни, который с интересом ждал, что последует дальше. Опершись ладонями о землю, она подобрала юбку, чтобы не наступить на нее и попыталась встать, при этом коротко взглянув на ноги, стоящего перед ней шунка. Боковые швы его леггинов украшала странная бахрома. Мало того, что она была неровной, свисая то длинными, то короткими клоками, она казалась еще и разноцветной, то темной, то золотистой, седой... Господи, помилуй! Этот язычник носил нашитые на штаны скальпы убитых людей. Смрадное исчадье ада! Белая вскочила в страшном гневе, от которого мутилось сознание. С ней произошел тот миг духовного подъема, когда уже было все равно, как она умрет и умрет ли вообще. И только вождь пауни со злорадной усмешкой замахнулся для очередной оплеухи, как бледнолицая коротко со всей силы, всадила ему нож в грудь. Стиснув рукоять двумя руками, она как можно глубже вогнала клинок ему в сердце. Глухо всхлипнув, пауни с силой оттолкнул ее, быстро прижав ладони к страшной ране. Долгий миг вокруг стояла тяжелая тишина, в которой индейцы пытались поверить в то, что произошло на их глазах, а потом ее разорвали вопли ярости. Пауни кинулись к ней и даже те, кто сторожил сиу. Ее сбили с ног, над нею взметнулись ножи и томагавки и тут начал говорить Хения. Он говорил быстро с оскорбительной насмешкой, с презрением глядя на них лихорадочно горящими глазами. Опустив оружие, индейцы смотрели то на сиу, то на своего хрипящего умирающего вождя, то на лежащую на земле женщину, обхватившую руками голову. Переглянувшись, они отступили от нее. Один из пауни, подойдя к Хении, развернул его к себе спиной и томагавком перерубил палку, продетую под его локти, не позаботившись разрезать кожаные ремни, стягивающие запястья сиу, видимо решив, что так будет безопаснее и просчитался. Не обращая внимания на боль в затекших руках, Хения, рванул распутывавшиеся ремни и, развернувшись, всадил обломок палки ему в шею, перехватил томагавк, выпавший из его руки, с силой метнув его в спину, пленившего Белую, пауни. Сама Белая, не теряя времени, подхватила ружье, которое он, повалившись на землю, еще сжимал в руке, и юркнула за ближайшее дерево. Высунув ружье из-за ствола сосны, она не медля ни секунды, зажмурившись, нажала на курок. Грохнул выстрел, а за ним последовал душераздирающий стон. Неожиданно для самой себя, она в кого-то попала, и было бы просто чудесно, если бы это оказался не Хения. Девушка осторожно выглянула из-за дерева, сжимая во вспотевших ладонях ружье. На полянке стояла странная тишина. Не было слышно ни звуков борьбы, ни удаляющейся погони, и это тревожило, означая, что враг затаился. Но жив ли Хения? Перед нею на земле неподвижно лежал пауни, убитый ею по чистой случайности, сухой ковер из сосновых игл щедро пропитался его кровью. На свою беду он кинулся за женщиной, приметив дерево за которым она спряталась, и подошел слишком близко для того, чтобы она не смогла промахнуться. Теперь, по ее прикидкам, в живых оставалось двое пауни, если только Хения уже не разделался с ними, уведя их от нее подальше. Она медленно вышла из-за своего укрытия. Кроме убитых на полянке никого не было. Вокруг стояла очень нехорошая тишина - тишина напряженного ожидания, неспокойная, тревожная... После такой тишины всегда происходит, что-то ужасное. Сзади раздался едва различимый шорох, она бы не услышала его, если бы не ждала чего-то подобного, а потому живо обернулась, но страшный удар по голове обрушил ее в небытие...