- Да, да... конечно... я прочту ее и так... - пробормотала девушка, разглаживая на коленях измятый, перепачканный и кое-где продранный газетный лист, жадно вчитываясь в колонки статей.
Какое-то время Роб стоял и молча, наблюдал за сидевшей на траве девушкой, потом не выдержал.
- По всему видать, что вы леди и это так же точно, как то, что краснокожий дьявол, похоже подозревает, что вы опять замыслили удрать...
- Что, простите? - подняла голову Белая, с трудом оторвавшись от мятой газетки.
- Так, я говорю, что вы, вон, даже читать умеете.
- Нет, вы что-то говорили о краснокожем дьяволе.
- Так вон же, видите... за теми палатками Хения прошел. Сторожит вас как, кот мышку, чуть ли не попятам за вами ходит. А вы-то сами... успокоились? Подзабыли дом-то?
- Не знаю, Роб.
- А чувствуете себя как... ну когда вспомнить пытаетесь?
- А я и не пытаюсь. Голова все время кружиться, - ответила девушка, складывая и разглаживая по сгибу газетный лист, который донес до нее отголосок ее прежней жизни, показавшейся отчего-то такой несущественной и не реальной. Жизни, в которой придавали значение таким несущественным мелочам, в которой ее бы оградили от жестокости, от боли и неприятностей; жизни, где мужчин по утрам больше интересовало, чем нафабрить свои усы, биржевые колонки в утренних газетах или ставки на скачках; жизни, в которой любовь доказывалась красивыми словами, а не делом. Она посмотрела в сторону палаток, в каждой из которой она была желанным гостем и подняла ладонь, которой прижимала газету к колену. Налетевший ветер, подхватил газетный лист и то кувыркая его по земле, то вздымая ввысь, унес далеко в прерию. Белая и Роб молча, наблюдали за ним.
- Так вы сошьете мне рубашку, мисс? - спросил траппер, подавая девушке руку и помогая подняться.
- Да, если вы привезете ситец или фланель и привезите побольше. Осенний Лист готовится стать матерью.
Белая знала о чем говорила, потому что все дни напролет проводила со своей новой подругой и Широким Крылом, если он не охотился или не уходил в набег, что в это лето случалось, на удивление, крайне редко. И хотя молодые люди только поженились, Белая не чувствовала себя с ними лишней. В лагере Бурого Медведя к ней относились доброжелательно и в каждой палатке ее могли накормить, укрыть от непогоды, дать теплую одежду и предоставить место у очага, ни о чем не спрашивая. Единственный кто отравлял ей жизнь, это Когтистая Лапа. Вот уж он был постоянен в своей ненависти к ней и ее друзьям. Он упрямо искал стычки с Широким Крылом, особенно после одного незначительного случая. Как-то Белая с Широким Крылом и Осенним Листом сидели у реки. Девушки смеялись, Широкое Крыло мастерил силок. Внизу, по берегу реки шел Когтистая Лапа, размахивая руками, хмуро глядя перед собой. Широкое Крыло кивнул девушкам на него и они тихо засмеялись, как девчонки, хихикающие над долговязым нескладным юнцом, очень уж забавный был вид у погруженного в себя воина. Когтистая Лапа услышал. Он остановился и посмотрел на них шальным от злобы взглядом. Потом пошел своей дорогой, так и не сказав в ответ ни слова, но вечером у общего костра, возле которого собралось племя, он и Широкое Крыло подрались. Их разняли сидевшие тут же Равнинные Волки, но противостояние Широкого Крыла с Когтистой Лапой с этого вечера на прекращалось, а наоборот, нарастало день ото дня. Не было ни одного собрания или совета вождей на котором бы они не повздорили. В начале лета Когтистую Лапу избрали вождем и он, старался вовсю обрести влияние, подчинив ему как можно больше воинов, которые бы пошли за ним. Он не уставал высказываться против Хении, осуждая его мнение, что прикосновение к врагу это уже не доблесть, а величайшая глупость, и что прошли те времена, когда враг тоже мог по достоинству оценить такой поступок. Когтистая Лапа до глубины души был возмущен, когда Хения назвал все это детскими играми в которые бледнолицые не собираются играть. Широкое Крыло принял сторону Хении, спросив, почему же Когтистая Лапа не прикасается к Синим мундирам, а чуть завидев их начинает стрелять. На другом совете Когтистая Лапа припомнил, что Хения не пожелал разорять деревню ютов и брать пленных, довольствовавшись легкой стычкой, попросту угнав у них лошадей. А поскольку Хения не пожелал ни объяснять очевидного, ни оправдываться, то Широкое Крыло заметил, что Когтистая Лапа очевидно слеп как старик, раз не видит, что индейцы не должны больше быть врагами и воевать друг с другом из-за лошадей, а объединиться против белых, чтобы не дать согнать себя со своих земель. Их соперничество достигло такого накала, что как-то встретив Широкое Крыло, возвращавшегося с Осенним Листом и Белой с речки, Когтистая Лапа начал выкрикивать в их сторону обидные оскорбления и всячески задирать его. На этот раз девушки не дали разгневанному Широкому Крылу ввязаться в драку, а схватив за повод его пони и стукнув его по крупу, со смехом умчались втроем от Когтистой Лапы, что оскорбило его тяжелее, чем постоянные победы соперника в их бесконечных перепалках и потасовках. А Широкое Крыло после, еще долго сердился на свою жену и ее подругу. Это было единственное, что омрачало счастье Белой, да еще, пожалуй, стеснял Хения, что стал появляться в типи Легкого Пера чуть ли не каждый день. А между тем положение обоих казалось двусмысленным, ведь она жила в его типи уже не как рабыня, а свободным полноправным членом семьи, что ясно дали ей понять Легкое Перо и сам Хения. Однако все племя знало и то, что вождь так и не притронулся к Белой. Это было видно хотя бы по тому, какими взглядами он провожал девушку, когда встречал ее. А вот Легкое Перо, казалось бы, даже поощряла бесконечные отлучки Белой и дружбу с Осенним Листом и Широким Крылом, что ходили неразлучной троицей. Каждое утро молодая пара поджидала Белую у ее типи, отпрашивая ее у Легкого Пера. Та, пряча улыбку, кивала. Она видела какой радостью озарялось лицо Белой и каким нетерпением загорались ее глаза при виде друзей. Появившись в типи старой женщины, она словно внесла в него тепло и свет. В руках у белой девушки все горело, к тому же отбросив свою угрюмость и замкнутость, она оказалась легка и покладиста и на нее просто невозможно было сердиться. Сердце Легкого Пера согревалось присутствием Белой. Глядя на ее нежное лицо, старая индианка невольно думала о внуках, но суровая сдержанность сына и то, что у Белой совсем не было времени посмотреть на него, не давали соотносить свои мечты к этим двоим. Она лишь тихо радовалась и изумлялась тому, что ее сын каждый вечер сидит у очага в ее типи, зато Белая почти не появлялась в нем. Легкое Перо с замиранием позволила себе понадеется, что может быть ее сын каждый раз ждет прихода белой девушки. К ее восторгу и радости, ее надежды начали перерастать в уверенность, когда она начала замечать, как разглаживалось его суровое лицо при появлении Белой. А его взволнованные взгляды, которые он сначала украдкой бросал на нее, а потом уже прямо смотрел в ее лицо, долго не отводя от него глаз, не могли бы обмануть ни одну индейскую девушку, потому что были равносильны открытому признанию в чувствах. Подперев щеку костяшками пальцев, Хения мог часами смотреть на Белую, хлопотавшую у очага над котелком с похлебкой из оленины и диким луком или склонившуюся над шитьем теплых гетр. Тогда, оставалось только поощрить его, но Белая не была индейской девушкой, а Хения отчего-то не мог поступить с ней, как со своей соплеменницей. А между тем, ему все труднее становилось сдерживать свои чувства. Но и Белая не была так уж беспечна и слепа, как это могло казаться. Просто она не хотела думать о будущем, так хорошо ей было в настоящем. Сейчас у нее было то, о чем не могла мечтать ни одна девушка ее круга. У нее была полная, абсолютная свобода. Белая была ничья, никому не принадлежала, только себе, но вместе с тем, ее окружала забота и внимание, так что она не чувствовала себя одинокой. Своим именем и неоспоримым авторитетом, Хения ограждал ее от открытых посягательств и, может быть, осуждения. Он дал ей надежный кров и разрешил заботиться о ней своей матери. Ей не за кого было отвечать, не перед кем отчитываться, но она знала, покинь она пределы лагеря Бурого Медведя и ее свобода исчезнет так же, как карета Синдереллы с боем часов. Ее свобода была ограничена пределами лагеря сиу. Все это Белая очень хорошо понимала, как и то, что Хения не мог бы дать ей подарка бесценнее, тем более он ничего не требовал в замен, и она была ему бескочено благодарна за терпение и подобную чуткость. Но один случай заставил ее все-таки подумать о будущем, а не только жить настоящим. Перед ней встал вопрос, так ли уж хорошо никому не принадлежать?