Он старался быть к ней ближе, чтобы чувствовать запах ее кожи и волос, что будоражили его. Он хотел смотреть и смотреть на нее, продлевая свою муку. Как же он мог рассказать ей обо всем этом словами? Смешно. Слова самое непостоянное, что есть под этим небом. Хения спрыгнул с коня и принялся выбирать тростник для флейты-пимак. Он делал ее до самого вечера, пока не извлек из нее нежный протяжный, как стон, звук. Он стал приходить раньше в типии матери, что бы смотреть на Белую, когда она укладывалась спать, расчесывая волосы медленными плавными движениями от которых все внутри его переворачивалось и сжималось. Смотреть, как она разглаживает одеяло на циновке, как откидывает волосы, прежде чем положить голову на подушку. Он смотрел как она укрывает плечи одеялом, но ночью обязательно сбрасывала его, скомкав в ногах. В такие минуты Хения не понимал, почему лежит в стороне от нее. Ночи становились длинными и мучительным, но он все равно каждый вечер возвращался в типии Легкого Пера. Это становилось ненормальным. Солнце вставало, и светило для него в том месте, где была Белая. Никогда еще его дух не парил так высоко. Он прозревал далекие дали, он парил над землей. И если Белая познавала свободу физическую, то Хения духовную. Он прозрел тайну Великого Маниту и этой тайной была - любовь. Эту тайну знал каждый, но не каждый мог постичь ее. Теперь, как никогда, Хения был уверен, что мир был создан безмерной любовью Великого Духа, бледнолицые даже верили, что сын Великого Духа добровольно отдал свою жизнь не столько за этот мир, сколько за души людей, надеясь что их сердца смогут любить и тем приблизиться к Великому Духу. Ко всему у Хении изменилось отношение. Даже ненависть к пауни притупилась, по крайне мере он мог понять их. Они тоже любили свои семьи, своих детей и свое племя, которое защищали. Да, война для него стала не главным. Сейчас он мог принять слова бога бледнолицых, призывавшего к прощению, а не к мести. Но как быть, если на тебя нападает враг, убивая тех кого ты любишь, кем дорожишь, истребляя твой народ? Хения думал об этом до тех пор, пока не вспомнил слова Черной сутаны, который приходил в племя во времена его детства, проповедовать и учить детей языку белых. Он тогда говорил, что Великому Духу следует отдавать молитву, а вождям то, что они заслуживают. Если пауни встали на тропу войны, то они ее и получат. Хения качал головой: белые странные люди. Они знают, что правильно, а что дурно, но никак не могут справиться с собой и со своей непомерной жадностью, иметь всего много и самое лучшее. Но успокоятся ли они, заимев то, что хотели? Нет. Им нужно еще и еще, им нужно больше. Женщина, которую выбрало его сердце, знает истинную цену всему, но ему хотелось, чтобы она знала, что может получить больше.
Его жизнь приобрела небывалую полноту. До того, что открылось ему сейчас, он как слепой на один глаз видел все однобоко. Белая замкнула его жизнь священным кругом, дуги их жизни сошлись, слились. Он призван пойти по ее жизненному кругу, она по его. Но если днем он неотступно следовал за нею мыслями, то ночью изнывало его тело. Иногда его тянуло к ней так, что он уходил в прерию и молился, чтобы Великий Дух дал ему победить свое вожделение, чтобы оно не нашептывало ему мыслей, которые подталкивали его к постыдному, уже оправдывая его. Он поступит очень дурно, поддавшись им. Белая свободна и она вольна сделать свой выбор. В его власти лишь сделать так, чтобы она захотела выбрать его, чтобы захотела остаться с ним. А он принадлежал ей уже весь, без остатка. Пусть Великий Дух научит как ему быть с бледнолицей девушкой. Но, что удерживало его от того, чтобы сделать Белую своей женой? О, она была не просто женщиной, она была его женщиной. Той с которой он поднялся в священную пещеру, той которая хранила его видения, той вместе с которой он сражался с пауни. Он уважал ее. Он не мог просто так растоптать ее дружбу к нему. Он не знал захочет ли она его как мужчину. Он не был уверен... Он скорее отрубит себе руку, но не прикоснется к ней, если ей это не нравится. Слишком часто называла она его грязным индейцем, ее брезгливость к нему была невыносима. Хения искал в ее взгляде хоть что-нибудь, что дало бы ему надежду. Но у Белой не было того ищущего взгляда, когда женщина жаждет найти в глазах мужчины восхищение и влечение к ней. Она смотрела на него прямо, открыто, светясь внутренним светом, и напрасно искал он в ее глазах, что ее сердце видит его. Он умирал от жестокой ревности и страха, что это солнце бесконечной радости достанется не ему и чужие руки другого мужчины погасят его. В этот раз, возвращавшиеся с разведки Равнинные Волки еще не подъехали к стойбищу Бурого Медведя, как Хения заволновался. Он всегда испытывал волнение, когда чувствовал Белую неподалеку. Такое случалось с ним, когда он только подходил к палатке матери, или въезжал в стойбище, или у реки, куда водил купать коня и искупаться самому, но чтобы так далеко от лагеря... Хения придержал коня и с беспокойством огляделся. Так и есть! В высоких зарослях шалфея он увидел светлую головку. Пока трудно было разглядеть кто же сидел в фиолетовых и красных цветах шалфея, ровных и прямых как длинные наконечники стрел, но Хения точно знал, что это Белая, потому что сердце начало бухать убыстряя ритм, как зовущие на тропу войны боевые барабаны. Вдруг от мысли, что вот сейчас он увидит ее, его сердце на мгновенье умерло, а потом забилось так, что Хения какой-то миг не мог справиться с дыханием. Его бросило в жар, тело начало гореть в медленно разгорающемся огне.