И вдруг он увидел, что она пристально смотрит вроде бы на него и в то же время... Но чтобы ни привлекло ее в нем, пусть смотрит. Сердце его замерло, как это бывало при опасном броске на дикую лесную кошку. Он проследил за ее взглядом и понял, что она разглядывает его длинную серьгу, сделанную им из камня-талисмана и пера белого орла. Она подняла глаза к его лицу и, встретившись с его долгим взглядом, показала на серьгу, прося разрешения посмотреть ее. Он кивнул. В последнее время она взялась украшать одежды, сшитые Легким Пером, вышивками и кусочками кожи. Как всегда у нее все выходило необычно и красиво, но Хении не нравилось, что она вечерами подолгу сидит, склонившись у очага, и напрягает глаза. Он сказал об этом матери, а та передала его волю Белой. Его женщина оказалась послушной и больше не шила, скорчившись у слабого огня в типи... и тут его мысли словно выдуло, как сильный порыв ветра сдувает песок с тропы. Придвинувшись к нему, Белая взяла его серьгу на ладонь, и принялась разглядывать. Хения забыл, что значит дышать, зато он ясно слышал ее дыхание, ощущал запах ее волос и кожи. Квайна! Она такая сладкая и желанная... и так близко от него... Вдруг девушка отшатнулась, и Хения непонимающе посмотрел на нее. Оказалось, что он, не осознавая того, обнял Белую, прижав ладони к ее плечу и пояснице. Поспешив убрать руки, он поднял их с раскрытыми ладонями, потом сев, оперся ими за спиной о землю. Так он предлагал ей продолжать свое занятие, обещая не мешать. Сердито и недоверчиво смотрела Белая на него, и он прикрыл глаза, что бы она не видела их блеска, моля духов, чтобы они успокоили ее сердце и она больше не боялась его. В этот миг он узнал, что самая трудная битва на свете не с арапахо, не с ассинибойнами и пауни, а с самим собой. Вокруг них высилась золотистая от солнца трава, прозрачная от соков. Горячий ветер лениво шевелил ее. Гудя, тяжело пролетел шмель. Из рощи за рекой, доносились беспорядочные птичьи трели. Девушка не уходила, индеец замирая, следил из-под прикрытых век за ее колебаниями. Похоже, теперь ее заинтересовало его ожерелье из переплетенных цветных ремешков оленьей кожи на котором висел мешочек с целебными травами и над которым она сейчас склонилась. Хения снова с наслаждением вдохнул запах ее волос. Вдруг она коснулась свежего шрама от стрелы, которую вынула, когда они шли к Черным Холмам. Он вздрогнул и, с надеждой вгляделся в нее. Неужели вспомнила? Но ее пальчик прошелся дальше по литым мускулам и старым шрамам, оставшимся от Танца Солнца. Хения оставался невозмутимым и неподвижным, только тело его напряглось, а за спиной пальцы судорожно сгребали пригоршни травы, выдирая их из земли с корнем. А когда ее пальчик мимолетно прошелся про его впалому животу, он начал хватать ртом воздух. Просто невозможно и дольше держать руки за спиной, мукой было не касаться ее, не соединиться с ней, хотя это было бы так правильно. Но какие бы муки он не испытывал, он хотел, чтобы она продолжала касаться его, изнывая от глупых запретов, которые наложил сам на себя. Неожиданно, она отодвинулась от него, встала и ушла, а он обессиленный, опустошенный борьбой с самим собой, оглушенный страстью, упал на спину, раскинув руки в стороны, подставляя тело горячим солнечным лучам.
Вечером Легкое Перо с недоумением смотрела на сына. Из-за жары он оставался в набедренной повязке, но с тяжелым ожерельем из медвежьих когтей и клыков, нашитых на полосу медвежьей шкуры, которое надевал в крайне торжественных случаях. Оно перешло от деда к его отцу, а от него к самому Хении. Это ожерелье стало священным талисманом их семьи, а потому одевалось очень редко, но Хения словно не замечал вопрошающих взглядов матери. Он был поглощен сочным мясом, которое ел из деревянной плошки. Шкуры типи были подняты и подвернуты, а потому они сразу увидели возвращающуюся Белую с охапкой шалфея в руках. Легкое Перо заулыбалась, тогда как Хения продолжал есть, как ни в чем ни бывало, не обращая внимания на усевшуюся у очага, напротив, девушку. Легкое Перо подала ей плошку с дымящимся мясом. Белая, взяв плошку, отставила ее в сторону, есть горячее мясо совсем не хотелось, и принялась разбирать шалфей, откладывая растения с голубыми цветами отдельно, с розовыми в сторону, с белыми в другую сторону. Но в какой-то момент, подняв глаза, она увидела ожерелье, широким оплечьем лежащее на груди мерно жевавшего Хении. Пораженная, она уставилась на украшение, позабыв про цветы, потом посмотрела на Хению, поедавшего мясо с таким видом словно ничто на свете его больше не интересовало. Девушка выпрямилась и чуть подалась вперед, пытаясь получше разглядеть, нанизанные один к одному медвежьи когти и прореживающие их крупные клыки, но как, на чем они держались, понять было трудно. Ведь нужно же было аккуратно и ровно проделать в каждом когте и клыке дырочки и... на что же они нанизаны? Клыки прилегали настолько плотно друг к другу, что разглядеть это было просто невозможно. И когда Хения, наконец, поднял на нее глаза, она знаком попросила разрешение посмотреть ожерелье. Хения кивнул и девушка протянула руки, готовая принять в них украшение, но Хения прижал к нему ладонь, покачал головой и провел ладонью по своей груди, давая понять, что снимать нельзя и ей придется смотреть его на нем. Белая почти не колебалась, потому что когда бросила нерешительный, полный сомнения взгляд на Хению. Он продолжал невозмутимо есть. Легкое Перо ничего не понимала. Но вот Белая, встав со своего места, пошла к Хении и он тут, же отставил плошку с мясом, с готовностью откинулся назад, опершись, как прежде, на руки за спиной, гладя в упор на севшую перед ним девушку. Она же взяв ожерелье на ладонь, и приподняв с его груди, перебирала пожелтевшие звериные когти, пытаясь что-то рассмотреть, склонившись над ними так низко, что ее волосы коснулись лица и груди Хении. Индеец откинул голову назад, его косы легли на бизонью шкуру. Мускулы на руках напряглись и вздулись так, как будто он ворочал необыкновенную тяжесть, а пальцы скребли бизоний мех. Его лицо стало напряженным, губы сжались в одну линию, будто он, стоял у столба пыток и сдерживал стоны, пытаясь безропотно перенести страшные муки. Больше Легкое Перо терпеть не могла. Она встала и вышла из типи, испытывая к Белой страшное раздражение и досаду. Слепая, слепая Белая! К тому же глупая!