Хению словно заморозили. Уже бился головной болью ответ - Белую удерживало здесь чувство к другому мужчине. Кто он? Белая ответила не сразу, а опустив голову долго молчала. Обдумывая свой ответ, она разглядывала пальцы, которыми до боли стискивала колени. Потом, подняв голову, медленно произнесла:
-- Когда дубинка пауни изгнала дух из моего тела, он блуждал в царстве видений. Я не знала куда идти и, кажется, очень долго просто бродила в пустоте, пока не увидела большие дома, множество огней и повозок. Там было много людей. Это был народ, среди которого я родилась и жила, и я пошла туда по широкой белой дороге. Но чем ближе подходила к большим домам, тем плотней становился туман вокруг меня. Я плохо различала куда иду, пока путь мне не преградил черный конь. Конь сказал мне, что я иду не туда, что я сбилась с пути, и хотел, чтобы я последовала за ним. Я пошла за ним и неожиданно белая дорога превратилась в красную тропу. Туман разошелся, и я видела все ясно и четко. Я шла до тех пор, пока не очнулась в типи хункпапа. Я не могу уйти.
Воины и старейшины одобрительно закивали головами, переговариваясь, но от Хении не укрылись те многозначительные взгляды, которыми обменялись Бурый Медведь и Желтый Койот. Он выпрямился, насторожившись... О, духи, дайте ему ясность ума, чтобы понять, что проиходит.
- Ты можешь оставаться у нас столько, сколько захочешь, сестра, - мягко проговорил Бурый Медведь. - Мой народ - твоя семья и мое сердце радуется твоему решению... Но сердца наших воинов смущены. Многие из них хотят взять тебя к своему очагу и назвать своей женой. Уже не один воин спрашивал у меня дозволения выкупить тебя у Хении.
Хения сидел прямо, от ярости все плыло у него перед глазами, и он сильнее стиснул зубы. Такого он не ожидал. Ослепленный своей любовью, он и не заметил, что в лагере на Белую глядят много других жадных глаз. Слова Бурого Медведя едва доходили до него:
- Воины хотят знать, выберет ли Белая кого-нибудь из них себе в мужья?
Сердце Хении ухнуло в ледяную пропасть. На лбу выступили холодные капли пота. Белая опустила голову, ее плечи поникли. Ей приходилось принимать тяжелое решение, что разрывало сердце Хении. Какое-то время она молчала, продлевая его агонию, заставляя умирать мучительно медленно. Он готов был отказаться от нее, отправить обратно к ее народу, лишь бы не видеть, что она принадлежит другому.
- Да, - сказала она, подняв голову и тем безжалостно приканчивая Хению на месте. - Я выберу себе мужа.
От этих слов у него заложило уши. Остекленевшими глазами он смотрел перед собой, созерцая мельтешащие черные точки и расплывающиеся багровые круги. Он был полностью опустошен, время для него остановилось. Словно издалека до него доходили слова Белой.
- Но я выберу мужа с одним условием, - и когда Бурый Медведь кивнул, объявила: - По обычаю моего народа мужчина должен иметь одну жену. Об этом написано в Священной книге, по которой я живу.
Бурый Медведь снова кивнул.
- Я знаю этот обычай бледнолицых. Я уважаю волю своей сестры. Будет так: кто поклянется в том, что захочет иметь женой Белую и только ее одну, станет ее мужем.
Хения прикрыл глаза, пытаясь унять головокружения и рвущиеся из груди вопли восторга. Он готов был хоть сейчас прокричать эту клятву. О, духи! И это все, что она требует?! Да разве для него это жертва, когда она стала его кровью, его дыханием, его сердцем. Его сердце билось в ритм ее дыханию, и он хочет одного - врасти в ее жизнь.
- Я сказал, - поднял ладонь Бурый Медведь, показывая, что совет окончен.
Белая покинула типи первой, следом степенно потянулись вожди, старейшины и воины, обсуждая услышанное. Новость о том, что Белую может заполучить в жены всякий кто захочет, облетит стойбище со скоростью лесного пожара. Хения, совершенно обессиленный, выбрался из типи последним. Он был вымотан так, будто всю ночь скакал до форта Десс, взял его штурмом, сжег, и вернулся обратно. Не заходя к Легкому Перу, сгорающей от нетерпения услышать новости, он пошел к загону, вывел своего коня и ускакал в прерию, чтобы хоть немного успокоиться и решить, что ему сказать Белой.
Уехав далеко от стойбища, Хения взошел на холм и там открыл Великому Духу свое сердце, спрашивая, как случилось, что хрупкая и слабая бледнолицая стала необходима ему так, что он не может уже дышать без нее. Почему он был настолько неосторожен, что подпустил ее к себе так близко? Но она была словно драгоценный подарок, от которого невозможно отказаться. Пусть сначала вырвут его сердце, а потом уже Белая идет куда захочет. Но может ему попробовать распутать узы, которыми она привязала его к себе? В свое время, когда его сердце воспротивилось тому, что она будет принадлежать Когтистой Лапе, он совершил поступок необъяснимый, прежде всего для себя самого, и зря отмахнулся от этого. Он до сих пор помнил и ту смертельную обиду, недоумение и тоску, когда Белая сбежала от него и Легкого Пера во второй раз, и тот дикий страх, когда она вжала дуло револьвера в висок, готовая выстрелом разнести себе голову. Он помнил, как гордился ею, когда она притащилась к их привалу с оленихой и с котелком воды в зубах, и то восхищение, когда он видел, чего ей стоило преодолеть страх перед подъемом на скалу и все же следовать за ним. А укол нежности, когда проснувшись в пещере, почувствовал ее рядом, прижавшейся к его боку, обрушил твердыню его ненависти ко всем бледнолицым. И он твердо знал, что она уже не предаст его самого и его дружбы, видя ее противостояние с пауни. И сам он никогда не предаст ее, потому и нес Белую многие мили на руках, зная, что скорее умрет, чем оставит девушку. Почему же он упорно не хотел признать то, что открывало ему его сердце, что так ясно читалось в нем. Не потому ли он упорствовал, что оно горячо забилось для дочери его врагов. Он не желал этого. Он отвергал свои чувства к бледнолицей, но тогда, что заставляло его исступленно молить Великого Духа сохранить ей жизнь, в тайне надеясь, что она будет жить только для него. Нет, то были не те вопросы, которые нужно задать Великому Духу.