— Каково это было? — спрашиваю я Эша через некоторое время. — В компаньонском доме. Ты никогда не рассказывал об этом.
Его тело напрягается, и я знаю — он хочет, чтобы я не спрашивала об этом. Но через мгновение он говорит: — Это было очень приятно. Они очень хорошо о нас заботились.
Я улыбаюсь. — Ты лжешь. — Я ерзаю под его рукой. — Ты говоришь своим компаньонским тоном. Чрезмерной вежливым. Ты говоришь так только тогда, когда врешь.
Проходит еще один долгий момент, прежде чем он шепчет: — Это было ужасно.
Я сажусь так, чтобы я могла заглянуть ему в лицо. Тусклый свет создает тени вокруг его глаз. Он не встречается со мной взглядом, но я не отвожу глаз. Идут секунды.
— Тебе лучше не знать, — говорит он наконец. — Поверь мне.
— Если бы я не хотела знать, я бы не спрашивала. Ты говорил о мальчиках, которых похищают, и девочках, используемых для секса, и чувствуется, что есть целая часть твоей жизни, которую я не понимаю. Что происходит в том месте?
Кажется, что все тело Эша снова напрягается. — Ты хочешь знать, что такое жизнь в компаньонском доме? — говорит он, и я никогда не слышала, чтобы его голос был так резок. — Хорошо. После того, как меня с помощью подкупа забрали из семьи в четырнадцать лет, меня тренировали в течение года, обучали искусству, истории, математике, музыке, дуэлям... Сначала все было мило. Затем, на мой пятнадцатый день рождения, меня вызвали в комнату мадам Кюрьо, где она показала мне некоторые вещи, которые я еще не изучал. Это был первый раз, когда я занимался сексом.
Неприятное покалывание ползет вверх по моему позвоночнику.
— С этого момента занятия поменялись. Они приводили ко мне девушек. Госпожа говорила, что я должен доставлять им удовольствие. Я не хотел — девочки были так напуганы. Я был напуган. Но ты не можешь перечить Госпоже. Мои учителя наблюдали за всем этим. Они судили и инструктировали меня. Это было унизительно. Затем меня отправили очаровывать дочерей днем и спать с матерями по ночам. Я спал с женщинами, которые годились мне в бабушки. Все потому, что мадам Кюрьо увидела меня возле лечебницы и подумала, что я красивый.
Эш резко встает. Он начинает шагать взад-вперед, его рот искривлен, кулаки сжаты.
— Ты хоть понимаешь, как я ненавижу свою внешность, свое лицо? — говорит он с горечью. — Ты знаешь, сколько раз я подставлял лезвие к глазу и хотел выколоть его себе? Но мысли о Синдер не давали мне сойти с ума. Синдер не смогла бы без меня. Если бы я испортил себе лицо, то потерял бы свое место, а вместе с ним – деньги на ее лекарства. Я много раз видел, как это происходит. Ты в курсе, каков уровень суицидности среди компаньонов? Никто не знает, потому что это замалчивается. Потому что кого это волнует, верно? Я знал шестерых парней, лишивших себя жизни – и это только те, кого я знал лично. Те, кто не убивают себя, режут свои тела, но не в тех местах, которые видны – обычно под коленями или между пальцев. Или они накачиваются наркотиками, пока их зависимость не становится очевидной, и потом их помечают и вышвыривают на улицу. У некоторых появляются склонности к насилию в сексе, и они могут надругаться над девушками Дома или спутаться с обычными проститутками. И на каждого заведенного друга ты теряешь трех, и неважно, как и почему, потому что постоянно приводят новых мальчиков, и ты просто один из ста, и от тебя могут легко избавиться. — Он смотрит на меня со злобой, которую я прежде не видела. — Вот, каково это было в компаньонском доме.
У меня нет слов. Я хочу придать своему лицу спокойное или понимающее выражение, но я не могу заставить свои мускулы работать. Я предполагала, что компаньонский дом будет похож на Инкубатор. Но наркотики? Насилие? Самоубийства? — Но ты не такой, — говорю я.
— Я такой! — кричит Эш. Рейвен мгновенно просыпается. — Тебе лучше об этом не знать, Вайолет.
— Пожалуйста, не ругайтесь, — говорит Рейвен, держась за голову руками.
— Нет-нет, — успокаиваю я ее. — Эш и я просто... разговариваем.
Присутствие Рейвен успокоило Эша.
— Мне очень жаль, — говорит он ей. — Я не хотел тебя разбудить.
— Ты не хочешь возвращаться в это место, — говорит Рейвен, потирая глаза и смотря на него. — Ты напуган.
Наступает ошеломленная тишина. Рейвен поворачивается ко мне, ее глаза сосредоточены на чем-то далеком.
— Он любит тебя, ты это понимаешь? Он любит тебя, и он ненавидит себя, и он никогда, никогда не будет достаточно хорош ни для тебя, ни для своей семьи, ни для кого. Его украли, увезли и извратили, и все, что было чистым внутри него, было оставлено гнить и разлагаться. Ему стыдно. — Она возвращается к настоящему и смотрит на Эша. — У всех нас есть то, чего мы стыдимся.
Губы Эша разомкнулись, глаза широко раскрылись. — Как ты...
Дверь на склад отворяется, и мы все подпрыгиваем.
— Нашел, — говорит Гарнет, бросая на пол большой брезентовый мешок и закрывая дверь. — Все, что вы просили, находится там. — Он c удивлением оглядывает помещение, меня и Рейвен, сидящих на полу, Эша, стоящего над нами. — Я чему-то помешал?
— Нет, — говорю я, поднимаясь на ноги.
— Тогда переодевайтесь и вперед, — сказал Гарнет. — Я сказал Люсьену, и он довольно...
Аркан начинает гудеть. Я вырываю его из пучка, когда Люсьен начинает говорить.
— Мне не нравится этот план, — говорит он.
— Мне тоже не нравится, Люсьен, но нам не приходится выбирать. Ты хочешь, чтобы я была в безопасности и на Ферме? Это наш лучший выбор.
— Мне все равно не нравится.
Мои руки опускаются. — Ну, ты тоже делаешь много всего, что мне не нравится, — говорю я. — Но я доверяю тебе. Ты должен мне доверять.
— Я так и делаю. Это ему я не доверяю.
— Если ты имеешь в виду Эша, то ему ты тоже можешь доверять.
— Вайолет, как только ты попадешь на территорию компаньонского дома, я не смогу тебе помогать. Ты будешь полностью предоставлена сама себе.
Я смотрю на Рейвен, затем на Эша. — Нет, — отвечаю я. — Я не буду.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Я вздыхаю. — Знаю. И я не хочу спорить с тобой, Люсьен. Я пытаюсь сделать то, что ты хотел. Я пытаюсь выжить.
Возникает пауза. — Я знаю, дорогая, — устало говорит он.
— Что происходит в Жемчужине? — спрашиваю я. — Есть что-нибудь, о чем нам следует знать?
Я знаю, что Люсьен улыбается. — Что же, — говорит он. — Герцогиня наслаждается необычным притоком популярности. Кажется, что ситуация с твоим изнасилованием — (меня передергивает от этого слова) – и сбежавшим компаньоном заставила всех ей сочувствовать. Все хотят с ней аудиенции.
— Что случилось с... — Мое горло сжимается, когда я воображаю свою спальню такой, какой видела ее в последний раз. — С Аннабель?
— Не знаю, — говорит Люсьен. — Скорее всего, кремирована в морге. Среди слуг ничего не говорилось об этом. За исключением того, что нужно посочувствовать Коре, конечно.
Я хмурюсь. — Почему Коре?
— Ты не знала? — говорит Люсьен. — Кора была матерью Аннабель.
— Что? — я изумленно открываю рот. Я никогда не задумывалась, кто может быть семьей Аннабель. Мне стыдно, что я так и не подумала спросить. Я пытаюсь вспомнить, видела ли я когда-либо Кору, когда она вела себя как мать по отношению к Аннабель. Но во всех моих воспоминаниях она всегда приказывала ей как любой другой слуге.
Интересно, как она может продолжать жить там, служить женщине, убившей ее дочь.
— Мне нужно идти, — внезапно говорит Люсьен.
Аркан замолкает и падает. Я вовремя вытягиваю руку и ловлю его.
Рейвен пораженно смотрит на то место, где он только что парил.
— Это было... по-настоящему? — говорит она.
— Да, — решительно говорю я. — Но теперь нам нужно переодеться.
Эш уже разобрал мешок и держит в руках какую-то ткань.
— Вайолет, — начинает он, но я качаю головой.
— Все хорошо, — отвечаю я.
— Это не так, — говорит он. — Я не должен был... я не хотел кричать.