– С добрым утром любимый.
– Приветик, – ласково отвечает он и продолжает поглаживать моё обнажённое бедро, прижимаясь ко мне всем телом.
– Выпустишь меня? – смотрю ему прямо в глаза.
– Посмотрим на твоё поведение, – хитро отвечает он. А я действительно сейчас в его руках, шевельнуться не могу без его разрешения. Приходится терпеливо ждать, когда он меня отпустит. Ненавижу ждать.
Но Толя меня не держит, и первый покидает палатку. Теперь здесь достаточно места и я могу развалиться как мне удобно.
– Какие на сегодня планы? – голос Татьяны.
– На парашюте полетаем, – отвечает Толик. – И, возможно, на водных лыжах.
«А я как раз хотела на водных лыжах стоять попробовать». Вылезаю из палатки и жмурюсь от яркого солнышка.
– С добрым утром, – улыбаюсь я.
– Приветик Юлечка, как спалось?
– Нормально, – не знаю что ответить.
– Юлька непривыкшая в палатке спать, ей подушки не хватало, она всю ночь вертелась и зубами скрипела. Под утро свернулась калачиком и уснула, – улыбается Толик.
Я, конечно, таких подробностей не знаю, я же не вижу себя со стороны, когда сплю. Хотя догадываюсь, что верчусь по ночам и зубами скриплю.
– Ничего, – говорит Татьяна. – Вернётесь домой, выспитесь на громадной кровати с широченным матрасом.
– Ага, – радостно киваю я. Как же я по кроватке соскучилась и по прохладе. Снова хочу зиму или осень, опять хочу мёрзнуть и кутаться в сто одёжек. Надели эти жара и лето, надоело всё время ходить голой.
«Ну, ты же на нудистском пляже», уточняет мой внутренний голос.
«А, ну да», соглашаюсь я. Догадываюсь, что наши предки так и ходили, пока одежду не изобрели. Хоть некоторые до сих пор так ходят. Артём и Татьяна, например. А ещё папуасы Новой Гвинеи.
Вылезаю из палатки и потягиваюсь, встаю на носочки и улыбаюсь солнышку. Толя находит где-то мои чёрные очки со стразиками и надевает мне их на глаза.
– Сейчас на мне из одежды только эти очки, – говорю.
– Я знаю, – улыбается Толя и лохматит мне волосы. Нравится ему меня лохматить, ничего не могу поделать.
– Кофе, чай, завтракать будете? – спрашивает нас Татьяна.
– Чифирнём подруга, – смотрю на неё и улыбаюсь.
– Я бы с тобой в одной камере посидела, – улыбается Танюха и прижимает меня к себе, а после обнимает и Толика. – Детки мои, детки, как же быстро выросли.
– А кстати, твои-то где? – С трудом выпутывается из Танюхиных объятий Толян. Она довольно сильная как для девушки. Хотя и Вика сильная, интересно кто из них сильнее?
– Да, их же сюда силком не затянешь. Мелкие дома с бабушкой, а старший с друзьями в Турции. Ничего Толя, заведёшь своих – посмотришь как это. – И при этих словах она почему-то на меня косится.
– А я тут причём? – безуспешно пытаюсь выпутаться из её объятий я.
– Ни при чём, абсолютно ни при чём, – смеётся Толик.
Наконец Танюха отпускает меня и возвращается к костру:
– Так что, молодёжь, завтракать будем?
– Я бы позавтракала, – говорю я и смотрю на Толика. – Если ты не против.
– Я тоже… что у нас сегодня?
– Овсянка с маслом и с сахаром.
А я поникла прям.
«Оказаться уже нельзя?» Не хочется обижать хозяев, а значит – придётся есть, тем более я проголодалась. Обычно я не ем по утрам. Но на часах уже около одиннадцати, скоро обед.
– А где Артём? – спрашивает Толик.
– В город поехал. А тебе он зачем? – отвечает ему Танюха. – Возьмёшь катер, и прокатишь Юльку на парашюте, тем более всё для этого есть.
– Ну ладно, – пожимает плечами Толик и направляется к костру. А я по привычке иду за ним. Только за ручку не держусь, это было бы уже слишком.
Татьяна насыпает нам в эмалированные тарелки горячей каши из котелка и добавляет туда по кусочку масла. Каша пахнет толи ванилью, толи зефиром. Я беру её ложкой и переворачиваю, смотрю, как она падает в тарелку.
– Как в пионерском лагере, – смотрю на Толика.
– Скажи, – отвечает он и съедает первую ложку.
Ну что же не буду выделяться, попробую. Хотя сначала нужно преодолеть брезгливость к этой слизкой жиже.
На вкус она нечего, бывало и хуже. Каша горячая и сладкая, ещё и пахнет хорошо. Главное не думать о том какая она липкая и противная. В конце концов, просвещённые англичане только такое и едят по утрам, а чем я хуже.
«Суши, пицца» с грусть вспоминаю я и понимаю, что не хочу ничего такого, главное внушить себе, что каша эта невероятно полезная. Что от каши у меня улучшится кожа на лице, уйдёт красная сеточка усталости с глаз, я стану стройнее и выше. Мне уже даже нравится овсянка. Набираю вторую ложку.
– Там сахар или мёд, – спрашиваю Татьяну.
– Сухое молоко, – отвечает она.
– Сухое молоко? – Переспрашиваю. – А такое вообще бывает?
«Похоже, я сказанула глупость, а детское питание это что?»
– Ага, – отвечает Татьяна. – Тут даже масла по минимуму, у нас же нет холодильника.
– Прикольно, – говорю себе под нос и снова переворачиваю ложку каши и смотрю, как она плюхнется назад в тарелку.
«Главное думать об идеальной коже, как все эти фитнес блогеры». Хотя не стану кривить душой, это реально вкусно. Никогда в жизни не ела такой вкусной овсянки.
– А рецепт? – смотрю на Танюху.
– Вода, сухое молоко, соль, сахар и овсянка… геркулесовая каша.
«Геркулесовая каша и овсянка это вроде как одно и то же или нет… понятия не имею».
– А соль зачем?
– Соль – закрепитель вкуса. С ней и сахар слаще, – просвещает меня Татьяна. Ей нравится мне всё объяснять и рассказывать, особенно по теме кухни.
«Место женщины на кухне», думаю я и частично соглашаюсь с этим.
«А где твоё место?» Просыпается мой внутренний голос.
«В постели», – зеваю я.
«А ну да», смеётся он надо мной.
Мы доедаем, и Толик ставит свою тарелку на песок.
– Помоешь посуду? – спрашивает он меня.
«Почему я-то», первое возмущение смазывается голосом разума:
«А что ты здесь будешь делать? – резонно. – Нормальный закон общежития, где каждый должен делать что-то полезное».
– Окей, – улыбаюсь я ему, переворачивая очередную ложку и глядя на то, как каша плюхается на тарелку.
Татьяна берёт пустой котелок и собирается идти к воде, но я её останавливаю.
– Я помою котелок, – говорю. Дурацкий приступ благородства. Но я реально хочу быть полезной я реально хочу помочь.
– Знаешь, как мыть? – смотрит на меня Татьяна.
– Да, да, только покажите где средство для мытья посуды.
– Нет никакого средства, – отвечает за неё Толик, – заходишь в воду, набираешь песочка и трёшь песком и ракушками, можешь ещё жмых травы сорвать.
– Да, – отвечает Татьяна. – Рыбки остатки овсянки доедят. Мы их так прикармливаем здесь.
«Чтобы потом поймать и съесть» – становится мне грустно мне. Мне иногда так жалко этих рыбок.
– Что? – смотри на меня Толик. Достал уже своим чтением мыслей. Или у меня эмоции такие яркие, что их читать легко.
– Рыбку, говорю, жалко.
– Ла-а-адно, – смеётся Татьяна. – Я передам Артёму, чтобы не вылавливал, пусть бычки резвятся.
– Спасибо, спасибо, – доедаю последнюю ложку овсянки, беру тарелки и направляюсь к воде. Срываю по дороге жмых посохшей травы.
Море утром какое-то особо журчащее, шипящее и почему-то холодное. Или это мне так кажется. Наверное, я на солнышке с утра перегрелась. Смотрю на свою кожу и вижу, как загорела за этот день.
«Ва-у, – думаю я. – Вика обзавидуется».
Набираю в тарелки водички и топлю их возле себя, так что я постоянно вижу место где они на не лежат на дне, как сокровища, затонувшие после кораблекрушения. Набираю полный котелок воды и начинаю тереть по внутренним стенкам. Снаружи он весь в саже. Нужно обязательно в перчатках мыть, чтобы пальцы не пересушивать, и чтобы кожа потом не потрескались. Но это в следующий раз, а сейчас уже домою так. Слава Богу, я взяла с собой крем для рук. И для ног, и для интимных мест и для лица. Я вообще кремов с собой набрала, наверное, целый вагон. Ухаживаю за своей кожей. Люблю за собой ухаживать. Нужно будет, кстати, заняться этим на досуге. А ещё зубки почистить и подкраситься.