Жить девочка стала в двухкомнатной квартире Валентины, в маленьком тёмном закутке, размером с гардероб, с видом на стену хлебозавода. Что стало с квартирой родителей, Оля не знала и не спрашивала. Она вообще старалась лишний раз не беспокоить тётку. Небольшой чемодан с её одеждой перекочевал в старый шифоньер, а коробка со школьными принадлежностями на письменный стол. В коробке Оля нашла фотографии родителей и кое-какие мелочи, принадлежавшие им. Уже за одно это она была благодарна Валентине, а о большем и не просила. Всё лучше хоть с такой роднёй, чем в детском доме.
В школе её жалели какое-то время, а потом постепенно всё забылось, и девочка осталась наедине со своим горем. В провинциальных городках, где все всё про всех знают и готовы обсуждать и перемалывать любой случай или событие, выходящие за рамки обыденности, сложно жить таким натурам как Оленька Валеева. Многие считали своим долгом, жадно заглядывая в глаза, спросить: каково ей бедной и несчастной теперь без родителей? А потом, горестно вздыхая, посмаковать подробности той аварии и похорон, которые она плохо помнила.
Оля старалась избегать подобных встреч и разговоров. Друзей приводить в гости тётка не разрешала, поэтому общение со сверстниками ограничивалось школой и дорогой через общий двор. Валентина нагружала племянницу работой по дому, благо, готовить почти не приходилось. Продукты Валентина Семёновна приносила из ресторана. Уборка, стирка и глажка Олю не раздражали. Быстро сделала – и свободна для любимого занятия. Девочка пристрастилась к шитью и со временем привела в порядок весь гардероб тётки.
Валентина приходила поздно и, как правило, подшофе. Громко разговаривала сама с собой, роняла мебель, будила Олю. Минут десять отчитывала в воспитательных целях. Потом вдруг начинала петь или рыдать. Девочка никогда не могла предугадать развития событий. Тихонечко уговаривая, Оля убеждала родственницу лечь на широкую тахту, а потом долго мучилась в попытках уснуть под басовитый, совсем не женский, храп. За несколько лет Оля почти привыкла к такому ходу вещей. Она не обижалась на тётку. Даже жалела.
Она была просто маленькой девочкой. Глупым наивным ребёнком.
– Господи, какой же я была дурой! Идиотка…– Ольга поднималась по лестнице в надежде, что Артём ещё спит и не увидит её в таком состоянии. Нужно было побыть одной, собраться с мыслями и силами. Всё взвесить, принять решение, смириться с будущими потерями…
Восемь лет! Восемь грёбаных лет Ольга пыталась жить так, чтобы никто и ничто не напоминали ей о прошлом. Ведь она никому ничего не должна. Она пыталась всё забыть. Она простила всех. Всех, но не себя.
– Лёлька, это ты? – из-за приоткрытой двери в ванную было слышно фырканье Артёма и шум воды.
– Я! Зачем ты встал? Рано ещё! – Ольга взглянула на своё отражение в зеркале и попыталась улыбнуться. Губы искривились, сделав лицо ещё более измученным. Даже волосы, которые утром ещё лежали блестящей волной, сейчас висели унылой паклей.
По полу зашлёпали босые ноги, и Артём, с полотенцем на бёдрах, выглянул в коридор. Подставив небритую щёку для поцелуя, он, казалось, не обратил никакого внимания на несчастный вид Ольги.
– Хорошо, что ты быстро пришла! Тут такое дело… – парень вернулся в ванную комнату. Завибрировала электрическая бритва. Артём повысил голос, – звонили родители! Вчера вернулись из поездки. Хотят сегодня навестить меня. – Я подумал, что раз ты здесь…
Ольга коротко вздохнула и перебила Белецкого:
– Я всё понимаю! Тебе совершенно не о чем беспокоиться! Борщ в холодильнике, в пакете свежий хлеб и овощи, – девушка положила ключи от квартиры на столик и с грустью взглянула на мокрый след от ноги Артёма. – Я сметану забыла купить! – тихо прикрыв за собой входную дверь, она пулей понеслась вниз по широкой каменной лестнице, давясь подступившими к горлу рыданиями.
«Вот и всё, вот и всё», – шумело в висках.