Свете вспомнился один случай. Как-то днём в воскресенье она, Сенька и Таня сидели у Фёдоровых в палисаднике. Вышла Танина мать и всех троих позвала обедать. Света стала отказываться: «Меня бабушка ждёт с обедом. Мне сейчас не хочется. Спасибо». Сенька тоже пробормотал «спасибо» и шагнул к калитке. Таня ухватила его за рукав и топнула ногой: «Идите сейчас же!» Прикрикнула она шутливым тоном, но за Сенькиной спиной строго и как-то по-особенному посмотрела Свете в глаза. Удивлённая Света послушно пошла в избу. За ней и Сенька пошёл. А за столом она заметила, с каким аппетитом, за обе щёки уплетает Дыдык борщ, и вдруг поняла, что Таня и её мать непременно хотели накормить Сеньку, а одному, без Светы, ему было бы неудобно сесть за стол; и ей стало стыдно, что она, такая недогадливая, перечила Тане…
Утащить утят, чтобы их съесть, — этого Сенька не сделает, а вот продать… и на эти деньги что-нибудь купить… И не обязательно из еды, а у него штаны совсем истрёпанные… Разыгралась у Светы фантазия. Чем дальше, тем больше всякое в голову лезет.
А тут, как нарочно, Сенька к ней подошёл:
— Прошла у тебя голова? Странно, ты ведь в шляпе соломенной, она хорошо защищает от солнца. Завтра я на утятник не приду, мне надо на базар, мать посылает…
У Светы заколотилось сердце. Наверно, мать-пьяница заставила Сеньку стащить утят, чтобы продать на базаре!
Опустила Света голову, взглянуть на Сеньку боится. Нет, совсем не известно, есть ли в Дымове воры!
НИНА СЕРГЕЕВА
Света поражалась своей недогадливости.
Сколько раз она видела издали, на самом большом участке летнего утиного лагеря, тоненькую белокурую девушку. Да каждый день видела. Совсем молоденькая девушка. Под белым платочком прилажен у неё над лбом бумажный навесик-козырёк от солнца. Расхаживает она в цветном сарафанчике среди огромной белой утиной стаи. Издали кажется, что под ногами у девушки пласты снега. На этом дальнем, «взрослом», участке и другие люди появлялись: девушки, женщины, возчик дядя Кузьма. Тоненькую белокурую девушку Света только из-за бумажного козырька и приметила.
Много раз она слышала от Тани, от других ребят, от Глаши про Нину Сергееву, лучшую утятницу совхоза. Каких успехов в работе она добилась, как ездила на всякие совещания в область, в Ленинград. Даже в Москву — на всесоюзное совещание — её посылали за отличную работу. Не раз собиралась Света попросить Таню, чтобы та показала ей знаменитую Нину Сергееву. Да всё как-то не до того было…
А вышло вот что.
Глашу кто-то позвал с участка. Вернулась она и говорит:
— Нине Сергеевой новую партию уток привезли. Большую машину. Надо помочь разгрузить. Пойди хоть ты, Таня.
— Со Светой! — заявила Таня.
— Хорошо. Ступайте вдвоём.
Девочки вышли за калитку, пробежали позади утиных загонов и подошли к воротцам дальнего большого выгула.
Невдалеке от входа на участок стоит грузовик с откинутым бортом. На грузовике, плотными рядами, один на другом, ящики из досочек. Досочки не сплошь приколочены, а с промежутками. В верхних ящиках из этих промежутков торчат утиные головы. Будто белые цветки покачиваются над ящиками.
Молодой парень, стоя в кузове грузовика, у одного ящика планки раздвинул и уток оттуда вынимает. А возле машины белокурая девушка стоит, та самая, которую Света не раз видела с козырьком из газетной бумаги. Девушка утку за уткой из рук парня принимает и пускает на землю. Лицо сосредоточенное, считает она вполголоса:
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
— Я тоже подавать буду! — В один миг Таня вскочила на колесо, вскарабкалась в машину, примостилась сбоку, у ящиков. — Света, я тебе подавать буду. Только ты считай! Возьмёшь утёнка, пустишь — раз! Второго возьмёшь — два! Поняла? Протягивай руки.
С протянутыми вверх руками Света поскорее встала возле машины. А сердце у неё колотится. Совсем недавно она решилась в первый раз взять утёнка за шею, как полагается, а не просто за бока, в обе руки. И когда схватила утёнка в первый раз за шею, тут же и выпустила. Оказывается, горло утиное очень подвижное, бьётся оно под пальцами, вырывается — и от этого как-то страшно. Ещё оттого так сильно вертится шея утячья между пальцами, что через горло крик утёнка прокатывается, наружу рвётся. Ведь схвати утёнка — он непременно заорёт.
И сейчас слитное тревожное «Ка-а! Ка-а! Ка-а!» прямо оглушило Свету. Пущенные на землю утята бегут сломя голову, переваливаясь с боку на бок; иной и через голову перевернётся от спешки. Глаза перепуганные. Сами тощие, грязноватыми перьями только голова, грудь и бока обросли. А спина, шея, облезлые, немножко в пуху, лиловые какие-то, в пупырышках. Смотреть жалко.