— Ну, перестань! Слезами горю не поможешь. Ураган налетел так внезапно, что никто его не мог ожидать.
А Света лишний раз подивилась про себя, что Нина Сергеева — депутат. Поглядишь — так просто ревущая девчонка, и больше ничего.
ЧТО СУШИЛОСЬ В ПЕЧКЕ
В Таниной избе Таня, Света и Нюра-шестиклассница сидели на лавке возле русской печки, у самого жерла. Заслонки были прикрыты, но неплотно, и девочки с тревогой на них поглядывали.
Нюра потянулась к заслонкам:
— Посмотрю, как они.
Таня удержала её за руку.
— Подожди! Пусть погреются.
— А не душно им там? — спросила Света.
— Боишься, что спекутся? — усмехнулась Нюра.
Таня покосилась на неё с упрёком:
— Если б у вас в саду яблоки посбивало, яблони поломались, было бы тебе смешно?
— А у нас и так две яблоньки поломало ураганом. Ветки попадали вместе с яблочками. Незрелыми ещё, зелёными. Жалко, конечно. Но мы не тужим.
— Таня, не душно им там? — обеспокоенно повторила Света.
— Нет, нет, не беспокойся! Там не душно и не жарко. Вытопили немного. Под только тёплый, — не горячий. И мы ведь недалеко их засунули. Близенько на тряпку положили.
— Кря-кря! — Диночка будто подтвердила Танины слова.
Белая уточка весело расхаживала под ногами у девочек. Временами подходила к плошке и зарывалась носом в кашу.
— Чем огорчаться, так она веселится! — вздохнула Таня. — Ну, никакого сочувствия к своим… родственникам, можно сказать. Живёшь ты, Динка, как помещица. Тунеядка!
— Яйца не несёт? — деловито спросила Нюра.
— Нести яйца она ещё слишком молодая.
Света засмеялась: к Диночке слово «молодая» отчего-то совсем не подходило.
Какой-то слабый звук донёсся из печки, не то кряк, не то писк. Девочки замерли. Таня, тихонько вскрикнув, осторожно открыла заслонку и заглянула в печь.
— Только не кричать! — зашептала она взволнованно.
Посторонилась с торжествующим видом. И Света с Нюрой, теснясь, придвинулись к отверстию. Двумя руками Света зажала себе рот, чтобы не завопить от радости.
Один утёнок сидел на тряпке и разевал клюв. Другой, лёжа на боку, приподнимал головку. Ещё четверо шевелились. Шесть утят сушились в Таниной печке, и все они постепенно оживали. А ведь, когда укладывали их на под, у всех висели шеи, головы болтались как тряпочки.
— «Десятка» совсем на ноги встала! — Таня сияла. — «Шестьдесят шестой» подымается. Сейчас буду их поить понемножку. Вот «Девятнадцатый» плохой… — Она достала из печки одного утёнка, положила его себе на колени, закутала подолом, нагнулась и подышала ему на головку. Утёнок оставался неподвижным. Однако чёрные глазки у него мерцали довольно шустро.
— Словно подмигивает, — сказала Нюра. — Значит, многих утят спасли?
— Да с нашего участка все ожили! — ответила Таня. — Эти вот последние, самые неживые были… А так все отошли. Ребята их в духовки посовали, на лежанки. Как только не отогревали!
— Жалеете вы своих утят, — похвалила Нюра. — Ты, говорят, за этими утками прямо в платье ныряла в озеро.
— А всё равно кругом вода была, — что сверху, что снизу, что с боков, — так какая разница? — беспечно отозвалась Таня. — Вот Сенька тот действительно герой! Не всякий поплыл бы на тот берег в бурю. А вообще какой ужас был! Утята суматошатся на озере, кричат. И тут же на глазах тонут… Кошмар!
— Всё-таки это удивительно — утята, а так легко тонут! — заметила Света.
— Ничего удивительного в этом нет. Перьев у них ещё не так много, а пух намокает. Промокшие утята быстро остывают, замерзают. От этого в них и жизнь останавливается. Кроме того, вода заливается им в щёлки на клювиках, в ноздри. Ноздри закрываются, и утятки не могут дышать. Вы обе знаете, отчего большие утки и гуси так хорошо держатся на воде?
— Отчего? — спросила Нюра.
— У них есть такие особые железы, которые выделяют жир. Этот жир смазывает перья, они не намокают. Вот гуси, как вылезут из воды, отряхиваются, а вода с них стекает, соскальзывает с перьев. Замечали, наверно?
— Особенно я не присматривалась, — призналась Нюра.
— А у невзрослых утят железы ещё не развиты, перья не смазаны; вот утята и тонут в один миг.
Света с гордостью посмотрела на Таню. Вон сколько знает! Нюра, хоть и старше, а слушает её с большим вниманием.
— Да, девочки, знаете, — быстро, как всегда, говорила Таня. — Мама-то Любина вот сердилась на утят за то, что ночью весь пол запачкали! И Любу бранила, зачем Люба маленького братишку очень строжила, даже нашлёпала его. А Люба говорит: «А как его не строжить, если он всё время к утятам лезет, хочет их в руки взять? Утята чуть живы, а он лезет и лезет». А нога у Любы уже лучше. Вывиха нет, только растяжение сильное.