"Что это он все время говорит и говорит?" - спросил я у мамы.
"Должность у него такая, - сказала она. - Культурник называется".
Он это, он! Я еще тогда, помню, позавидовал ему: "Работенка - не бей лежачего! Катайся на пароходе все лето..."
"Сказать ребятам или уж промолчать? Опять Галка начнет шпильки вставлять: "Хорошая мысля приходит опосля!"
Я все же рассказал.
- Это же прекрасно, Миха! - обрадовался Кольча. - Таким образом мы устанавливаем личность еще одного золотничника. Я думаю, через пароходство не составит особого труда выяснить настоящую фамилию этого проходимца.
- Миша, Миша, как же ты раньше-то не мог вспомнить? - досадливо проговорила Галка.
- Все время об этом думал! - виновато развел я руками. Мол, что поделаешь...
Ванюшка поглядел сначала на меня, потом на Галку и чуть заметно усмехнулся. Мы же разговаривать стали!
Спать ложимся голодные как волки. Вторые сутки уже бедствуем. Дружок скулит, трется у ног Кольчи, выпрашивая поесть, а вот Чак стойко переносит голодуху. Умный пес. В такие передряги попадал, конечно, не раз, всякое бывало в его тяжелой жизни таежного охотника - где густо, а где и пусто. Свернулся калачиком у порога и дремлет.
Во сне я всю ночь видел одну еду. Сижу за столом, а он от еды ломится. Ем, ем, а все, что ни поднесу ко рту, в опилки вдруг превращается. Я выплевываю, хватаю куски мяса, жареную рыбу, блины... И опять у меня одни опилки во рту.
Утро пришло хмарное. Сеет и сеет водяная пыль. Кольча поймал на подоконнике божью коровку, посадил ее на ладонь и пропел тоскливо:
- Лети на небо, принеси мне хлеба!..
- А кузнечиков не хочешь? - спросил я.
- Да не откажусь я, давай неси!
- Дождь...
Лужа под окном пузырится. Не собирается пока погода налаживаться. Одно к одному!..
Люблю я тайгу во всех нарядах: в зимних, осенних, летних, весенних. Всегда она хороша. Всегда нарядная и приглядистая. Всегда разная.
А вот такую промозглую, хмурую, неприветливую - терпеть не могу. Глаза бы ни на что не смотрели.
Хорошо еще, что мы под крышей, у печки, а не в палатке...
Само собой не пропали бы мы и у костра, но мучений "многоразных", как Пржевальский выразился, хлебнуть довелось бы побольше... Я сегодня вышел на чаран оглядеться, хотел определить по всяким признакам, когда дождь кончится, а сосенка одна вдруг отряхнулась под ветром, как собака, вылезшая из воды, и окатила меня брызгами с головы до ног.
- У природы нет плохой погоды! - горько вылетела у меня Кольчина присказка.
Вернулся я в дом продрогший, зуб на зуб не попадает. А Ванюшка на охоту собирается. Ружье у него уцелело, он брал его с собой, и патроны тоже все целые. Охота сейчас запрещена, но когда экспедиции в тайге попадают в бедственное положение, им разрешается кого-нибудь подстрелить на еду. Конечно, по совести. Не умирать же людям с голоду. Мы подумали и решили, что для нас тоже можно сделать такое исключение: не ради собственного удовольствия мытаримся мы тут, а по делу государственному.
- Завалить бы медведя! - мечтательно протянул Кольча, когда Ванюшка ушел.
- Губа не дура! - хмыкнула невесело Галка. - Но ты же говорил, что ящерицы как курятина?
- Да лучше все же амикана пожевать...
Мне кажется, что командор уже принял решение домой поворачивать. Все прояснится, когда погоды дождемся. По моим приметам, завтра будет вёдро.
Нет, не рискнет Ванюшка тащить нас дальше без продуктов. Я так думаю. С этим не шутят. Мы же теперь безоружные, можно сказать, даже отпор дать не сможем, если бандиты нападут на нас.
47
Ванюшка вернулся к вечеру и вместо медведя принес нам мокрую и потому еще более маленькую и жалкую каргу. Пичуга такая в тайге водится, с голубя.
- Получайте, не скучайте! - бросил он ее в руки Галке.
- А ее едят? - обрадовалась Галка.
- В нашем положении все едят, что летает без мотора! - сострил Кольча.
В ожидании Ванюшки мы ели щавель, нарвав его за бывшим огородом Федула. Моросить уже перестало, но небо все в тучах и ветер не стихает.
- Похлебку со щавелем сварим, - повеселела Галка.
Ванюшка принес нам не только пичугу. Рюкзак его был набит прозрачными сосульками - затвердевшим березовым соком. А еще набрал он нам кислики недозревшей красной смородины, камыша надергал. Белые стебли его, что в воде находятся, мы едим, сняв с них верхние листочки. С детства к такой растительной пище мы приучены. Носим из тайги медунки, кандык, саранки, широкоперый, как осока, лук-слизун, черемшу, осолотку... Но все это хорошо на сверхосытку, когда ты хлеба наешься. Смородина-кислика только связывала у меня сейчас во рту, и после нее еще сильней есть хотелось, а припахивающий тиной камыш вызывал тошноту.
- Перестанет дождь, пойдем к нагорью берегом Гнилого нюрута, объявил о своем решении командор. - Если эти варнаки убрались из зимовья дедушки Петрована, наловим там рыбы его мордушками. Вентеря можно забросить на ночь.
- Да у него и закидушки наверняка есть, - сказал я. - Если только бородатый не утащил.
Я нарочно ввернул про бородатого, думал, он вызовет тревогу у командора, но тот пропустил мои слова мимо ушей.
- Дедушка Петрован ушел, мне кажется, ухожье свое оглядывать, сказал командор. - А если встретим золотничников, попытаемся посидеть у них на пятках. Не зря же они тут толкутся. Но надо так, чтобы все было по уму. Двое следить пойдут, а двое в зимовье останутся рыбачить. Опять же если они оттуда убрались...
- Мудрое решение, командор! - воскликнул довольный Кольча.
Галка тоже радехонька. Я виду не показываю, но не нравится мне вся эта самодеятельность. Смысла не вижу! Зачем нам мучиться зря, голодать, рисковать, когда мы уже знаем точно, кто такие двое из шести золотничников. Покажут они милиции старанку, никуда не денутся.
У Галки без соли не похлебка получилась, а какая-то бурда, но мы всю ее съели до капли, по-братски поделив с собаками. Заморили червячка. Ванюшка сел у печки и стал чистить ружье. Не было бы рядом Галки, я бы поговорил с ним все же, стоит ли нам тащиться сейчас к зимовью? Дедушка может задержаться по неотложным делам в своих владениях, а нам придется лапу сосать, если вдруг и снастей у него в зимовье не окажется. Бородатый об этом позаботится!..
Вдруг у крыльца яростно залаяли собаки. Ванюшка лихорадочно начал собирать ружье, сунул патроны в патронник, пришлепнул затыльник уже на бегу и выскочил из дома. Мы бросились за ним. Без ружья я чувствовал себя будто нагишом. В пору ухват или кочергу хватать!
Чак заливался уже далеко от дома и вдруг оборвал лай на самой высокой ноте. Дружок весело взвизгнул, как он это делает, встречая знакомых. Из-за гольца показался всадник верхом на олене, в котором мы сразу узнали Борони Бога, потому что до нас долетела его песня:
Жикен Катанга, икэлэ, икэлэ,
Баяма бисинчи, икэлэ, икэлэ.
Кольча радостно сгреб меня в объятия.
- Живем, Миха!
За учагом - ездовым оленем - тянулся небольшой аргиш: семь оленух, привязанных поводками к седелкам впереди идущих. Оленята гурьбой семенили сзади каравана. И едва старик успел спрыгнуть с оленя, как они кинулись под брюхо к своим матерям и дружным хором зачмокали вкусно губами.
Мы стоим, поразинув рты, от привалившего нам счастья.
- Вы пошто язык кушал? - эвенк сделал сердитое лицо. - Старый Иван с неба падал? Так ли, что ли?..
И давай хохотать. Ему было очень приятно видеть, что все мы рады-радешеньки. Я давно уж приметил: хорошие люди, сделав доброе дело для других, всегда сами радуются не меньше тех, кому надо радоваться.
Собаки наши тоже в диком восторге: понимают, что поедят теперь наверняка. Чак присел на задние лапы, высунул язык и провел хвостом по траве в знак приветствия. К нему подбежала Пеструха Борони Бога, радостно повизгивая, положила передние лапы ему на плечи. Он ткнулся носом ей под подбородок.