— Светлана Кузьминична Хорол, Неля… Платоновна Рыбченко, Вадим Бабенко и Юлий Волк. Возглавит группу Виктор Васильевич Борозна.
Но Борозна возглавить группу отказался. Он возразил корректно, вежливо, однако решительно и категорично. Сказал, что еще не закончил работу в группе КСС — концентрированного солнечного света — да и с установкой у него, мол, сейчас самая страда. Дмитрий Иванович не настаивал. КСС — в ведении замдиректора. Виктор Васильевич перешел из его лаборатории, и установка — хвост оттуда, долг давнишний, с которым Борозна не управился за два года. Он рассчитал облучение семян свеклы с помощью механического модулятора, это должно поднять сахаристость свеклы. Кое-кто вообще не считает работу группы КСС причастной к фотосинтезу, на этой почве в институте не раз доходило до всяческих недоразумений, порой горьких, а больше смешных. Так или иначе, но это, наверное, и самая большая удача последних лет лаборатории света, методу Борозны пророчат широкое поле применения, на его освоение выделены немалые средства, уже заканчивают строить полузаводскую установку. Борозна сейчас в основном и трудился над завершением этой установки. Это уже не была чисто научная работа, скорее инженерная, он мог от нее отказаться, но не отказывался, занимался ею даже охотно. И Марченко подумал, что Борозна, учитывая его сравнительно молодой возраст, человек до чертиков практичный. Ну, впрочем, не совсем уж молодой — тридцать шесть лет, но для доктора наук это все же немного. Виктор Васильевич Борозна единственный, кроме Марченко, доктор в лаборатории. Он весьма самостоятелен и самоуверен, как и каждый, кто рано достиг успеха и надеется достичь еще большего, прямой, но прямота эта порой граничит с грубостью и даже с беспощадностью.
Дмитрий Иванович, пожалуй, преувеличивал. Это была не беспощадность, а сила, внутренняя сила, жажда жизни; нерастраченная, крепко сжатая уверенность в себе, энергия, которая еще не знает, чем закончится. Этой его внутренней силе, чеканности мыслей и поступков отвечала даже внешность. У Борозны почти атлетическая фигура, крупное смуглое лицо, оно грубое, как бы тесано топором — много углов, много прямых линий: широкий, почти квадратный лоб, большая черная борода клинышком, черные жесткие волосы без пробора; глаза большие, черные, еще и с какими-то крапинками — глаза любопытного здорового человека, который процеживает сквозь них мир, отбирает нужное и решительно отстраняет все, что, по его мнению, ошибочное или лишнее. Эти глаза, кажется, понимают все, глядят на окружающее мудро и проницательно, в них нет цинизма, а только искренность и пытливость, нерастраченное восхищение миром, о котором они знают много и доброго и недоброго, но то недоброе просто не принимают во внимание, а еще в них — уверенность, что обмануть их не отважится никто. Таков был Борозна, однако несколько не таким видел его Марченко. Он видел в нем только силу, грубость, практичность, он как-то терялся перед ним и, может, поэтому выработал по отношению к нему линию поведения тоже грубоватую, суховатую, деловую, хотя опять-таки до определенной степени, — опасался, чтобы ее не сочли завистью, боязнью сильного соперника.
Он пожал плечами, поговорил еще несколько минут и отправился в соседнюю комнату, куда только что вошла Светлана Кузьминична Хорол, его неофициальный заместитель, один из старейших сотрудников лаборатории. Она начинала вместе с Дмитрием Ивановичем; в том, что перекипело, выкристаллизовалось, перешло в иное состояние, получило обоснование в этой лаборатории, — частица и ее труда.
Она согласилась неохотно — и Дмитрий Иванович знал почему, как знал и то, что, согласившись, она сделает все добросовестно. Ее не нужно подгонять, ей не нужно надоедать, она сама придет к нему, возьмет его разработки, внимательно выслушает и пунктуально и неуклонно выполнит все. И Дмитрий Иванович ничего не сказал.
Они стояли у открытого окна, ветер колебал плотную желтую занавеску. За окном, на ветке вяза, унизанной молоденькими листочками, отчаянно пел черный большеротый скворец, где-то внизу разорялись воробьи — весна вливалась в окно широким потоком, пением и запахами, бодрой свежестью и приглушенной истомой.