- Даная Доминицци, - коротко ответила Изольда и уничтожающе усмехнулась.
Я был презираем. Я не знал, кто такая Даная Доминицци! Я восхищался ею просто так, слепо и глупо и вынужден был признать, что Господь Бог тоже гений в своем роде и тоже может, если захочет, создать совершенство, хотя бы и в образе женщины.
Ольвин устало сел рядом со мной, вытер пот с лица и глотнул из фляги.
- Ну и народу сегодня!
Я наклонился к его уху.
- Ольвин!
- Что?
- Я не могу молчать! Посмотри, какая девушка в первом ряду! Когда я на нее смотрю, меня тянет на подвиги! Да ты не туда глядишь! Вон же она...
Ольвин уже глядел куда надо.
- Замечательная девушка, - согласился он, - если хочешь, я тебя с ней познакомлю.
Такого ответа я не ожидал. Я думал, этот книжный сухарь хотя бы вытянет лицо от изумления и признает наконец, что кроме его сестры на земле есть и другие женщины, достойные внимания, с синими как озера глазами, с лебединой шеей, с тяжелыми черными косами...
- Ты ее знаешь?
- Да. Это дочь башмачника Доминицци. Хороша до безумия. Герцогиня Алоиза приблизила ее к себе и осыпает милостями как родную дочь.
Только тут я заметил, что за спиной у нее стоят два холеных телохранителя, а отделка на платье слишком тонка для простой горожанки. В ней было что-то от принцессы и от служанки одновременно. Губы сложены капризно, подбородок надменно приподнят, а глаза добрые и кроткие.
- Познакомь, - сказал я.
Когда представление закончилось, Даная Доминицци уже исчезла. Публика разошлась, солнце покраснело и зацепилось за шпиль костела, оно медленно и лениво таяло как масло на сковородке. Снова хотелось жить. Долго и счастливо. Ярко. Необыкновенно. Так, как никогда не получалось, что бы я ни делал.
А потом пришли домой, я умылся теплой водой, наелся, напился, растянулся на кровати, и мне уже ничего не хотелось. Я был снова сытый домашний кот, всем довольный и ласковый, и сосновым лесом моя комната уже не пахла, она пахла сладкими пирожками и яблоками. И что это со мной случилось там, на площади?
- Энди, я сегодня видела отца, - шепотом сказала Нолли.
Я сел.
- Когда?
- Когда ходила к портнихе. Он выезжал от герцога. Очень злой. Опять что-то не поделили!
- Он тебя не узнал?
- Я спряталась за угол.
Вид у нее был совершенно несчастный, хоть она и бодрилась. Никогда она еще не казалась мне такой маленькой и беспомощной! И никогда я не давал себе труда подумать, что будет с ней дальше, с ней, а не со мной. Сегодня я уже изменил ей. В душе. Мне ничего не стоит изменить ей и на самом деле. Я не привык сдерживать свои желания, я слишком себя люблю, я порочен и развращен, хоть и пою о высоких чувствах. Это только слова, слова и музыка.
- Боже мой, - сказал я с отчаянием, - Лючия, ты же ни в чем не виновата...
Она покорно выносила мои торопливые поцелуи, золотые волосы ее были распущены, я погрузил в них руки, я уткнулся в них лицом, я вдыхал их аромат и заметил вдруг, что у самых корней они не золотые, а черные.
- Ты красишь волосы? - удивился я.
- Ну и что?
Нолли почему-то смутилась и отсела от меня на другой край кровати.
- Ничего, - сказал я, - просто раньше я этого не замечал.
- Ты много чего не замечаешь, - усмехнулась она, - потому что интересуешься только собой.
- Неправда, - возразил я, - ты сама со мной никуда не ходишь.
- Может, мне еще и выступать с тобой на площади?
Я не стал отвечать, мне показалось, что мы сейчас опять поссоримся, слишком уж часто в последнее время это случалось.
- Иди ко мне, - сказал я, - или ты меня уже не любишь?
- Я тебя ненавижу, - вздохнула она.
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
Утром мы узнали, что дружина Оорла устроила в городе погром. Было много убитых и раненых, горели дома и деревья, костелы и лавки... и наш помост в том числе. На сожженной рыночной площади больше нечего было делать.
Мы стояли на пепелище, Нолли прижималась ко мне так отчаянно, словно была виновата в поступках своего отца. Мне нечем было ее утешить, мне самому было тошно оттого, что все так скоро и неожиданно оборвалось по прихоти вздорного барона. Еще вчера я казался себе таким счастливым и независимым. А вот завишу. Еще как завишу!
Ольвин водил носком башмака по пеплу. Лицо его было серое.