- Хочу в лес, - сказал Ольвин в минуту затишья, когда сестра свернулась калачиком на половике в гостиной, - и ее надо непременно отвести в лес. Я плохой брат. Я слишком мало о ней забочусь.
- Извини, но куда уж больше?
- Пойми же, она всё для меня. Я урод. Меня ненавидели и отец, и мать. Если б не Изольда, я умер бы еще в раннем детстве, - тут он засмеялся, - правда, может, это было бы и к лучшему!
*********************************************************
***************************
В лесу было хорошо, в лесу не может быть плохо даже в дождь и слякоть, а уж летом, в конце июля, на рассвете!
Мы были втроем. Нолли не любила лес, и вообще она сказала, что пойдет к портнихе. Изольда сильно похудела за эти два дня, она утопала в большом свитере, подпоясанном ремнем, и казалась совсем маленькой и хрупкой, или это уже говорила во мне жалость к ней. Я боялся, что она, не дай бог, споткнется или зацепится за какую-нибудь ветку, и с ней опять случится это. Я невольно следил за каждым ее шагом, я стал как Ольвин.
Грибы мы клали в корзинки, а малину прямо в рот. Ее было слишком много. Было тихое, солнечное утро, волшебный, оторванный от жизни, прекрасный мир, торжество души, тела и желудка! Можно было сколько угодно объедаться малиной, валяться в траве, жмуриться от солнечных лучей, пробивающихся сквозь еловые лапы, и ничего не помнить, ничего!
В полдень набежали тучки, ветер встревоженно зашумел в кронах деревьев, дождь долго собирался, но, видно, раздумал. Я был бы рад и дождю! Мне давно уже не было так хорошо, казалось, что весь мир, кроме этого клочка леса, исчез. Его нет, а есть только я и мои новые друзья. И так будет вечно.
Пока я рубил колышки для костра, Ольвин куда-то исчез. Наверно, пошел за дровами. Изольда расстелила салфетку, выложила на нее наши съестные припасы и села на перевернутую корзину.
- Ноги устали, - улыбнулась она, - мало хожу!
В широком горле свитера шея ее казалась совсем тоненькой и беззащитной. Такими же беспомощными и тонкими выглядели кисти рук в растянутых отворотах рукавов. Она подтягивала рукава к локтям, но они снова соскальзывали.
- Мартин, детка, нож у тебя есть?
Я отнес ей нож. Я опять сидел у нее в ногах и смотрел на нее снизу вверх.
- Ну, какой я тебе детка?
- Не знаю, - проговорила она тихо и как будто даже огорченно, - почему ты так смотришь?
- Не могу понять, какая ты, - сказал я.
- Какая?
- Лицо у тебя неуловимое. Вот так - красивое... Так - не очень... А так - очень красивое...
Я как-то перестал замечать, что творится вокруг. Лесная поляна исчезла, мир сузился до нас двоих. Мы смотрели друг на друга, Изольда тоже меня рассматривала, словно видела в первый раз, удивленно и настороженно. Она наклонилась и кончиками пальцев дотронулась до моего шрама.
- Что это, Мартин?
- Плетка, - сказал я.
- Кто тебя ударил?
- Так... Один гнусный тип.
- Больно?
- Дело не в этом...
Она наклонилась и коснулась губами моей перекошенной щеки. Сердце заныло и заметалось, словно не знало, куда ему спрятаться.
- Это всё пройдет, - говорила она тихо, целуя мое лицо, я закрыл глаза и боялся пошевелиться, - мальчик мой, все заживет и забудется, и всё будет очень хорошо...
Губы наши неминуемо встретились, и это было так пронзительно и сильно и так непохоже на обычную нежность, что мы испугались. Она первая опомнилась и закрыла лицо руками.
- Мартин, что мы делаем?! О, Господи!
- Изольда...
- Ну, ладно, я! Одинокая старая дева! Мне Бог простит... Но ты - то?
- Изольда...
- О, Боже... хорошо, что брат не видел...
Ольвин появился как раз вовремя. С охапкой хвороста.
- Где тебя носит? - проворчал я.
- Тут овраг в низине, там ключи. Я набрал во флягу. Хочешь?
- Давай.
Я пил родниковую воду и не мог напиться, она ломила зубы, но остудить тот горячий ком, что подступил к горлу, не могла.
С Изольдой мы больше ни о чем не говорили, только переглядывались. В зеленых глазах у нее была тоска и до боли знакомое пронзительное одиночество. Как у моей белой тигрицы.
Вернулись уже на закате, усталые и молчаливые. Ужинать не стали, а сразу разбрелись по комнатам. Нолли была в новом платье. Я что-то сказал о модном фасоне и завалился спать.
Мне снилась белая тигрица. Она ждала меня, она яростно рычала на весь лес, прыгала с камня на камень, разрывала лапами опавшую листву. Она была прекрасна.
Я проснулся, в комнате по прежнему пахло смолой и хвоей. Сон прошел, но зов остался. Нолли сидела рядом, обняв колени.