Нолли облизнула ложку с медом и надула щеки.
- Уф! Я наелась.
- Показать вам комнату? - спросила Изольда.
- Давайте сразу договоримся о деньгах, - сказал я.
Горбун удивленно распахнул чистые серые глаза.
- Каких еще деньгах?
- Ну, как же?
- Я зарабатываю деньги другим способом.
- Да мы видели...
- Идемте, - позвала Изольда.
В комнате, такой же простой и уютной как гостиная, пахнущей деревом, смолой, яблоками и еще неизвестно чем, как только за нами закрылась дверь, Нолли дернула меня за рукав и заговорила сердитым шепотом.
- Ты с ума сошел? Зачем ты предложил ему деньги?
- Да что такого?
- Он же святой, ты разве не понял?
- Ого!
- Я серьезно.
- А если серьезно, то у меня в сумке полный кошелек золотых дорлинов, и я не собираюсь жить за счет бедного акробата, да еще и Богом обиженного.
- Замолчи, Мартин! Как ты можешь так о нем говорить?!
- Нолли, детка, если я что-нибудь понимаю, ты в него влюбилась?
- Ничего ты не понимаешь! Как будто кроме этой любви и не существует ничего!
Это говорила девушка, которая сбежала со мной от мужа на край света, которая всё бросила и стойко переносила все тяготы бродячей жизни. Я вдруг понял, что совсем ее не знаю.
- А что же тогда?
- Просто... Он святой.
- Что-то раньше тебя святость не прельщала. Скорее уж наоборот.
Она уставилась на меня удивленно.
- Ты прав. И Бога нет, и люди - волки... И мы с тобой... Он, конечно, такой как все, просто захотелось, чтоб кто-то был... Так вдруг захотелось! Как будто к солнцу из подвала...
Она грустно села на кровать, сбросила стоптанные башмаки, вынула заколку из волос. Она была маленькая, усталая и даже не красивая, просто милая своей юностью и оптимизмом, который куда-то вдруг исчез.
- Не смотри на меня... это пройдет. И не ревнуй, бога ради, это совсем, совсем не то...
Она долго и тихо плакала в подушку, потом наконец успокоилась и устроилась у меня на плече.
- Нам здесь хорошо будет, правда? Всё так просто, так чисто. Смолой пахнет, чувствуешь?
- И яблоками...
Провалиться в сон я так и не смог. И Нолли давно уже спала, и подушка ее уже просохла, и слезы ее были только от усталости и постоянного напряжения, в котором мы жили последние три месяца и два дня, но какая-то заноза не давала забыться и заснуть. Это запах смолы, не иначе! Это сосновый лес, который шумит где-то далеко-далеко, в синей стране Озерии, где поваленные деревья и огромные серые камни, где яркое солнце и холодные пронзительные ветра...
Зябко, мы сидим у костра: я, Марциал, Хлодвиг, Кристи и этот старик из Ядовитой Заводи, глаза у него черные-черные.
- Кто вам сказал, что здесь живет белая тигрица?
- Она здесь, на Орлиных Камнях, старик, - Марциал говорит уверенно, он всё делает уверенно, и таким, как он, всё обычно удается, - ее видели несколько человек.
- А зачем она тебе? - строго спрашивает наш попутчик, - ты и так красив, богат и удачлив, разве нет?
- Этого мне мало. Я хочу стать белым тигром.
- И ты знаешь, что для этого нужно?
- Напиться ее крови.
- Этого мало.
- А что еще?
Старик не ответил. Он осмотрел всех нас и остановил взгляд на мне.
- А ты, мальчик? Ты тоже хочешь напиться ее крови?
Мне стало не по себе от такого вопроса.
- Нет, - сказал я, - я только проводник.
- Мы ему нальем, если останется! - рассмеялся Марциал, - из тебя получится неплохой тигренок, малыш...
- Зачем? - угрюмо спросил я его, косясь на старика.
- Затем, что это полная свобода.
- Ну и что?
- Ты так говоришь, потому что не знаешь еще, что такое рабство.
- Я не раб.
- Все мы чьи-то рабы, тигренок...
- И ты, Марциал?!
Он засмеялся еще громче. Старик уходил на ночь глядя. Жутко было смотреть, как он уходит от костра в темную чащу, в холодные объятья совершенно беззвездной ночи. Я догнал его, молча сунул ему краюху хлеба. Он убрал ее в мешок.