- Она там живет, - сказал я, - это земля ее предков.
- А ты тут при чем?
- Я любил ее, - признался я с неожиданной для себя самого легкостью, - может, и сейчас люблю... Но ты, по-моему, тоже?
Ольвин усмехнулся.
- Не волнуйся, я тебе не соперник. Я даже рад, что ты ее любишь. Сейчас так много желающих распороть ей живот!
- Она правда растерзала вашу мать?
- Да, но я ее ни в чем не виню. Она заступилась за меня. Мать била меня палкой. Думала, что никто не увидит... Она повалила ее на землю и перекусила горло.
- Теперь понятно, почему ты ее так выгораживаешь.
- Понятно?
Он тоже сказал слишком много. Мы смотрели друг на друга как заговорщики.
- Ну и родители тебе достались, Ольвин!
- Да, Бог с ними. У меня есть сестра, которая меня любит и которая...
- Что?
- Послушай, а если это она?
- Что она?
- Если это она спрятала книгу, чтобы я не убивал над ней свое время?
- А зачем она вырвала листы?
- Как зачем? Здесь же написано самое главное и для нее и для меня: как пройти к храму Куркутты! Она нарочно положила их в такое место, где их легко найти.
- Хорошо, но из этого следует, что она прочитала твою книгу.
- У нее было достаточно времени на это. Вспомни, как часто она оставалась одна в доме.
- По-твоему, она понимает по-древнехарейски?
- Почему бы нет? Ведь она моя сестра! Возможно, пряча книгу, она об этом даже не подозревала.
- Я с вами с ума сойду!
Ольвин смотрел на меня и улыбался. Ему всё было ясно.
- Вот видишь, все гораздо проще, Мартин.
С полчаса, пока мы пили чай, я радовался вместе с ним. Но скоро понял, что тревога не оставляет меня.
Ольвин резал сыр, я смотрел на него и старался понять, что мне так во всем этом не нравится. И кажется, понял.
- Нож какой-то тупой, - заметил Ольвин, - надо утром поточить.
- Вот именно, - сказал я.
- Что именно?
- Нож тупой.
Ольвин даже побледнел. Никогда не видел, чтобы люди так стремительно бледнели. У него даже испарина выступила на лбу.
- А это - тот самый?
- Да.
Он приложил нож к запястью и, не примеряясь, резко полоснул им венам, но только содрал кожу.
- Ты что, с ума сошел!
- Да... это не бритва. Еле капает.
Его кровь, описав по руке дорожку, капала на блюдце. Он как под гипнозом смотрел на это, пока я не сунул ему полотенце.
- У вас есть враги, Ольвин?
- Как будто нет.
- Но кто-то же хотел убить твою сестру. Надеюсь, на этот раз ты не скажешь, что все было гораздо проще?
- Не знаю, - сказал он хмуро.
- А еще мне не нравится, что пропажа книги совпадает со внезапным интересом Оорла к Долине Двух лун.
- Книга пропала уже после пожара.
- Все равно не нравится!
****************************************************
**************************
Уходя я поцеловал Нолли в висок и сказал, чтоб она не скучала. Она ответила, что будет вместе с Марианной подшивать занавеску. Глаза у нее были голубые и жалобные, смотреть в них я не стал.
Мы встретились с Изольдой возле городской Ратуши, когда часы пробили полдень. Было пасмурно, но сухо.
- Бог накажет нас, - сказала она, как только подошла ко мне.
Она была безумно красива, хотя платье на ней было все то же, и волосы как обычно стянуты в узел на затылке. Это была совсем другая женщина, напряженная, как натянутая струна, полная какой-то скрытой силы, с лихорадочно блестящими, огромными глазами. На нее все оборачивались, как будто она излучала сияние.
Мы шли в другой конец города, туда, где стоял у пруда белый особняк с красной крышей, похожий на вафельный торт с вареньем. Из всех слуг я оставил только привратника и горничную.
Возле ворот Изольда остановилась.
- Ты что, в самом деле ведешь меня сюда?
- А ты хотела, чтоб я снял номер в дешевой гостинице?
- Мартин, откуда у тебя столько денег?
- Не спрашивай ни о чем, ладно?
- Хорошо, если ты так хочешь.
Она ничему не удивлялась и старалась вести себя так, словно всю жизнь прожила в роскоши. Словно так должно и быть. Только стоя над раскрытой постелью, она задумчиво сказала:
- Какие чистые простыни. Наверно, мы их испачкаем.
И обняла себя за плечи, как будто было холодно. Без одежды, с одним только забинтованным запястьем, она казалась совсем беззащитной.
- Ты боишься?
- Чего мне бояться? Любви? Ты так меня замучил, что мне уже ничего не страшно. И потом, я такая старая, что бояться просто неприлично.