- А ты здесь, оказывается, частый гость, Ольвин?
- Редкий, - усмехнулся он, но больше ничего не сказал.
Лез он уверенно, совершенно точно зная, за что можно зацепиться, и куда поставить ногу. По веревке кое-как залез и я.
Мы были в темной комнате, очертания предметов едва проступали, и ничего особенного я пока не заметил.
- Здесь можно говорить громко, - сказал Ольвин, - а вот свет зажигать не будем, мало ли что. Тут где-то были кресла... Садись, Мартин... Когда они приедут, мы постараемся спрятать Данаю в этих комнатах, сюда никто никогда не входит.
- А если не получится?
- Тогда тоже есть способ, но лучше об этом не думать...
Мы сидели в предрассветной темноте, тихой и тревожной, и всё было уже по-другому, как будто в другом мире или в другой жизни. Перевернулась страница, захлопнулась книжка, задвинулся ящик, закрылись дверцы шкафа...
Я обещал ни о чем не спрашивать, но то, что Ольвин как-то связан с бароном, было ясно и без вопросов.
- Ты удивлен?
- Наверно, нет. У меня какое-то странное состояние, словно всё не со мной происходит.
- А у меня, к сожалению, нет. Все ясно, четко и выпукло.
- Хочешь, я тебе скажу, что я думаю... если только ты не рассердишься.
- Мартин, разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?
- По-моему, она тебя все-таки любит.
- Это уже что-то из твоих сказок!
- Вовсе нет. Я вас видел там, у озера. Я видел, как она на тебя смотрит! И ты сам...
- Послушай, от тебя нигде нет спасенья!
Я смолк на полуслове. Я опять был изобличен. Он смеялся!
- Все равно это так, - сказал я, смущенно прокашлявшись.
- Откуда ты только свалился на мою голову?
Рассвет начал медленно вползать в окна, а вместе с рассветом и тревога, подкрепленная чувством голода. Я уже не мог сидеть, и ходил от стены к стене.
- Открой буфет, - посоветовал Ольвин.
В буфете я нашел сухари и пару бутылок вина.
- Плохо нас встречают, - Ольвин откупорил бутылку, отхлебнул и протянул мне.
- Мне нельзя, - сказал я, - я уже принял кое-что покрепче.
- Это ты в Долине Двух лун подобрал?
- Ну, не купил же!
Сухари кончились быстро, хоть и жевались с трудом. В окно уже было слышно, как пересвистываются в лесу первые птицы. Я вглядывался в лес, мне казалось, что из него сейчас выйдет белая тигрица, подойдет к замку и призывно рявкнет, и я, наверно, выпрыгну прямо в окно!
- А хочешь, теперь я расскажу тебе сказку? - спросил Ольвин.
- Ты? Мне? - я удивленно обернулся.
- А что? Нам ведь еще долго тут сидеть.
- Расскажи...
- Так вот, - начал он, когда я уселся в кресле, - в некотором царстве, в некотором государстве жила-была белая тигрица.
Его лицо уже можно было разглядеть. Оно было серьезно.
- Это специально для меня?
- Конечно. Не перебивай. Это была очень красивая и очень властная женщина. Именно женщина. У нее даже была семья - муж и дети. Тигрица как бы спала в ней до поры до времени, но иногда просыпалась и вырывалась на волю. Тогда она превращалась в зверя. Руки становились лапами, лицо - мордой, зубы - клыками... и ее неумолимо тогда тянуло в лес. Это трудно было скрыть, но женщина скрывала. Ты ведь знаешь, как у нас относятся к оборотням. Никто не знал об этом.
Старшая дочь была самой любимой. Когда она выросла, эта женщина вскрыла себе вены, налила стакан крови и велела ей выпить. Та выпила, но... то ли доза была мала, то ли кровь плохая... в общем, белой тигрицы из дочери не получилось. Как она ни старалась, а превратиться в тигрицу не могла. Только в лес стала убегать и пропадала там от рассвета до заката. Сны стала видеть странные, на звезды по ночам смотреть, тосковать о чем-то. Так они и жили. И ничего бы, возможно, и не изменилось, но у нее был младший брат, он был урод, и она его всегда до безумия жалела. И вот однажды в лесу она увидела, как мать бьет его палкой...
- Подожди, дай отдышаться...
- Нет уж, слушай. Раз ты здесь со мной, то слушай до конца. Я хочу, чтобы ты знал это, Мартин. До сих пор она считала, что мать любит меня, в отличие от отца. А оказалось, всё было наоборот. Это так ее потрясло, что она в тот момент потеряла сознание. Это ей так показалось. А на самом деле в ней проснулась ее тигрица, ее вторая, дикая сущность. Но Изольда так и не смогла ею стать. Они раздвоились. Вот что самое страшное, Мартин. Тигрица вышла из нее, просто вырвалась и в звериной ярости и набросилась на свою мать... А потом убежала в чащу. Навсегда. Больше я ее не видел. Когда сестра очнулась, я сказал ей, что мать загрыз медведь. Не мог же я ей сказать, что она сама это сделала!..